Седьмое небо

– Сейчас идём, пап, спасибо! – отозвалась Настя и сыграла напоследок «Мурку»; все улыбнулись и начали сворачиваться.

Тихонько, как умеет только молодёжь, когда в доме есть родители, друзья прошли на кухню, затуманенную креветочным духом, Иван Альбертович заканчивал накрывать на стол. Этот небритый мужчина бальзаковского возраста (кто сказал, что только женщины бывают этого самого возраста?!) в тренировочных штанах и несвежей майке смотрел, после расставания со своей женой, – которая, как известно, была тайным агентом КГБ, – на мир, окружающий его, довольно холодно, Иван Альбертович опустился на то самое пресловутое дно, на которое многие опускаются после большого горя или утраты близкого человека, любимого и возведённого в статус Надежды и Опоры по жизни, и даже неважно, что немалую часть в этом не пережитом занимала именно обида, горькая обида на предательство, неважно… в конце концов Иван Альбертович отказался от всего ради Насти, в которой только и видел теперь непонятный этот, никем и никогда не виданный, смысл жизни, правда Настя взрослела с каждым годом, становилась совсем взрослой, всё меньше нуждаясь в опеке отца, что увлекало его всё ниже и ниже, он уже почти совсем не следил за собой, да и за изменяющимся вокруг ежесекундно пространством, он тоже мало наблюдал, замкнувшись где-то в себе, единственно, что волновало его в последнее время всерьёз, – как настоящего коммуниста и комсомольца, всецело некогда зависящего от общественного мнения, впитавшего эту зависимость и мнение в кожу, – так это то, что дочь его до сих пор оставалась незамужней, это буквально свербело в нём и в последнее время даже вводило в панику! но он никогда не заговаривал об этом с Анастасией, не находя в себе силы начать этот разговор; будучи некогда весьма обеспеченным и успешным человеком, теперь Иван Альбертович походил на простого дядьку, разгружающего фуры за пятнадцать тысяч в месяц, на самом деле же Иван Альбертович работал переводчиком в Эрмитаже, но и там он не замечал, как под него уже начали «копать» его коллеги, недовольные его внешним видом и отрешённым взглядом, который так нервирует людей целеустремлённых, как они сами считают, но на самом деле – трусливых и таких же одиноких: этот взгляд напоминает им самим о них самих же, а ведь все они так упорно пытаются позабыть об этом! всё потихоньку рушилось в его жизни, уходило под воду, как когда-то опустилась на дно Невы Атлантида: он этого не замечал или же не придавал этому ровным счётом никакого значения.

– Проходите, садитесь, располагайтесь, да хрустите за обе щеки, пока горячие! – улыбнулся он вошедшим ребятам. – Мужики, пиво будете?

– Не, спасибо, Иван Альбертыч, – отказался Костя.

– Может, винца сухого хотите? У меня есть тут одно почтенное «Шато»…

– Не надо им, Иван Альбертович, они сегодня не заслужили! – буркнула Шурик, обиженно поглядывая на брата и Костю.

– Во как! – усмехнулся Иван Альбертович. – Чего, мужики, провинились? Хе-хе! Давайте, прощения просите!

Все поулыбались, попереглядывались, да принялись за угощенье.

– Как отец-то, Костя, что-то невидно его давно?.. – взглянул на Костю Иван Альбертович, прибираясь на столе.

– Да, лежит… с палочкой ходит… радикулит!

– Эк его прихватило! Уколы-то делает?

– Ага, мамка делает.

– А… ну, хорошо тогда, привет передавай. Ну, ешьте, молодёжь, а я почитаю пойду. Наши-то выиграли сегодня у «Твенте»! Молодцы! 2:0! Широков и Кержаков забили! Не ожидал я! Не ожидал! Молодцы! Ну, ладно, ешьте, а то остынут.

Иван Альбертович удалился в свою комнату, куда рано или поздно уходят все старики, уступая место следующим поколениям. Не очень приятная вещь!.. отчего-то именно сегодня Костя вдруг подметил, что Иван Альбертович-то очень сильно постарел, и отчего-то гадостное ощущение, что всё вдруг изменилось в одночасье и никогда уже не станет прошлым… настоящим, которое вдруг растворилось в неукротимой реке времени, вцепилось в сердце, время куда-то уходило, время уносило всё, что было так дорого, всё, что составляло основу в детстве, которое совсем не признаёт перемен: в памяти отец Насти, как и его, Костин, родной отец оставались такими же молодыми и сильными, весёлыми и отважными коммунистами, которые не боялись ничего, а теперь… теперь эти два старика ходят с палочками и на них уже мало кто обращает внимание; Костя посмотрел на Настю, которая лицом была совершенно не похожа на отца, скорее всего – в мать, и отчего-то ему вдруг стало ужасно жаль подругу, ну, прямо до слёз, и он даже припал щекой к её плечу.

– Что-то вы сегодня, юноша, явно не в себе! – погладила она его голову своей щекой, ловко отчищая креветки. – Что случилось-то, Котяра, может, поделишься с друзьями?