Седьмая жертва

Время шло, дети росли, Шувалов понемногу старел, а его жена все еще оставалась привлекательной, стройной и моложавой, в сорок лет ей не давали больше тридцати двух. Виктор Петрович по-прежнему любил ее и страдал… И вдруг из Питера пришло страшное известие: дочь погибла, жена в критическом состоянии и может скончаться с минуты на минуту. В тот же вечер они с сыном прилетели из Москвы, и Шувалов успел в последний раз взглянуть на жену, которая умерла на другой день. Виктор Петрович постарался взять себя в руки и заниматься похоронами, но то и дело ловил себя на том, что плохо понимает происходящее. Помянув супругу и дочку на девятый день, он стал собираться обратно в столицу. Уезжать они с сыном должны были вечерним поездом, «Красной стрелой», днем Шувалов приводил в порядок остававшуюся временно без хозяина питерскую квартиру покойной жены, а сына попросил съездить в мастерскую, забрать колонковые кисти и несколько особенно дорогих ему миниатюр, на которых были изображены жена и дочь. Больше он сына живым не видел.

Такие истории, как ни печально, происходят сплошь и рядом. Обнаружив в машине погибших наркотики, оперативники тут же, не дожидаясь приезда из Москвы Шувалова, тщательно осмотрели квартиру и мастерскую. Квартира оказалась в полном порядке, если не считать изрядного количества шприцев и прочих атрибутов наркопотребления, а вот в студии обнаружился целый склад высококачественного героина. Ни Екатерина Шувалова, ни ее дочь ни разу в поле зрения милиции не попадали ни как потребители наркотиков, ни как продавцы, и теперь стало понятно почему. В цепочке распространения героина они стояли на уровне крупных оптовиков. Никогда ни один мелкий пушер, а уж тем более потребитель не переступал порог мастерской известного художника и уважаемого человека Виктора Шувалова. Здесь бывали только те, кто привозил большие партии, и те, кто забирал их отсюда крупным оптом, а от этих людей до рядовых потребителей дистанция, как определил некогда Грибоедов, «огромного размера».

В такой ситуации единственно правильным решением было организовать засаду в мастерской, чтобы узнать, кто придет сюда за героином. Решение-то было правильным, но вот выполнение его оставляло желать много лучшего. Шел девяносто четвертый год, высокопрофессиональные милицейские кадры стали редкостью, в милиции оказывалось все больше и больше людей случайных и плохо подготовленных, а зачастую и вовсе не пригодных к такой работе, людей, которые не слишком хорошо умеют разговаривать, еще хуже умеют думать, зато очень здорово умеют бить и стрелять не размышляя.

Хозяина мастерской в известность о засаде не поставили по очень простой причине: когда жена и дочь в Петербурге занимаются наркобизнесом, а муж и шестнадцатилетний сын в это время проживают в Москве, и семья не думает воссоединяться, то вполне логично предположить, что разобщенность этой семьи – штука чисто показная, дабы запудрить мозги доверчивым милиционерам, тем паче муж-то все-таки в Питер приезжает, хоть и нечасто, зато регулярно. О чем это может свидетельствовать? Понятно, о чем. О том, что он принимает в бизнесе активное участие, поделив с дорогой супругой территории: она обеспечивает Питерский регион, а он – Московский. По этим незамысловатым соображениям операция в мастерской проводилась без ведома Виктора Петровича, который, сам того не подозревая, попал в оперативную разработку. О том, что Шувалов сам может появиться в студии, особо не беспокоились. Придет – тогда и будут решать, как себя вести.

Но пришел не Шувалов, а его сын. Для сидящих в засаде милиционеров из группы захвата это был не сын покойной Екатерины Шуваловой, а неизвестный юноша без документов, который вместо того, чтобы вежливо отвечать на вопросы, огрызался и возмущался, объясняя цель своего появления какими-то нелепицами про колонковые кисти и картины. Причем, где лежат эти самые кисти и картины, он точно не знал. Более чем подозрительно!

Засаду решили пока не снимать, а подозрительного парня, предварительно «приложенного» несколькими ударами резиновой дубинки, препроводить в отделение. Кто ж мог подумать, что он психанет и прыгнет в окно! В открытое окно третьего этажа старинного питерского здания с высокими потолками.