Седьмая жена

Сьюзен не вышла встретить его у дверей конторы. Она сидела в кабинете, за его столом, как босс, ожидающий подчиненного для разноса. Лицо у нее было таким недовольным, словно он был – нет, не избавителем, великодушно согласившимся помочь, преодолевшим трудные ханжеские предрассудки, – а именно тем непутевым, опоздавшим, исчезнувшим актером, нарушителем всех обещаний, нечестным, нечестным человеком.

– Я не нашла здесь ни одного зеркала. Только в туалете. Но там оно слишком высоко. Мне придется встать на стул.

Когда она стояла на стуле, головы их оказывались на одном уровне. Прикосновения ее пальцев были быстры, как толчки рыбьих губ под водой. Она заклеила ему брови бежевым пластырем и поверх налепила искусственные, с безжалостным мефистофельским изломом. Волосы зачесала назад и обрызгала рыжеватым лаком. В рот засунула боксерскую жвачку и заставила зажать между деснами и щеками. Под носом появилась щекочущая полоска усов. Он стал неузнаваем, коварен, омерзителен, неотразим.

– Вы можете раздеться прямо здесь. Я пока приготовлю камеры. Но помните, что я просила? Галстук на голую шею. Пожалуйста.

Раздевшись, он остановился перед зеркалом. Он подумал, что в сущности она, наверное, права. Что еще, кроме презрения, могли вызывать эти покатые плечи, этот кучерявый треугольник на груди, этот незагорелый живот, подвешенный к ребрам, как полупустая лошадиная торба? Лицо под гримом было чужим, но что-то главное она сумела угадать про него и перерисовать в эту карикатурную маску. Конечно, это был он – сластолюбец, идущий по жизни мелкими прыжками, от одного удовольствия – скок-поскок – до другого, как с кочки на кочку, где повыше, туда и прыгну – без дальней цели, без глубинного смысла; падкий на лесть, умеющий подольститься; трус, каждую минуту озирающийся на призрак Горемыкала за спиной; бездельник, всю жизнь боявшийся настоящей работы и потому прицепившийся к несложному ремеслу, позволяющему наживаться на чужих страхах и горестях; скупердяй, отказавшийся вчера купить двухсотдолларовую ракетку для Голды (жена-1 позвонила напомнить, что девочка закончила первый класс с отличием) и отделавшийся карманным магнитофоном; лицемер, справляющийся по телефону о здоровье отца, чтобы тут же выбросить из головы весь перечень – каждую неделю новый – очередных болезней, мучивших одинокого старика; безвольный бабский угодник, давший втянуть себя в эту нелепую маскарадную затею.

В тесном пространстве туалета воздух густел от презрения, делался горячим. Антон перебирал в памяти телевизионных комиков, надеясь украсть у них какую-нибудь подходящую остроту для выхода и прикрыться ею, как фиговым листком. Но ничего не вспоминалось. Да и все равно он чувствовал, что маленькая фотографиня ни за что не откажется от своей медицинской, сухой деловитости – остри не остри. Он сделал глубокий вдох и вышел молча и послушно, как пациент, разглядывая сине-белые полоски презренного галстука на голом презренном животе.

– Лучше всего, если вы не будете обращать на меня внимания, – сказала Сьюзен. – Просто вообразите, что сейчас утро понедельника, что вы пришли на работу и начали заниматься делами. Достаньте ту папку, которая у вас на очереди, и просматривайте документы из нее.

Тон ее сделался почти приветливым, почти веселым, но Антон уже знал ее довольно, чтобы понять, откуда идет это улучшение настроения: мир, в его лице, дал ей очередное подтверждение своей ничтожности, и она приободрилась.

Он послушно подошел к стене железных ящиков, выдвинул один, достал папку миссис Туркинсон. Компания, продавшая ей страховку дома, хотела слегка повысить размеры платежей и запрашивала, под каким предлогом это можно сделать. Накануне он проехал мимо дома миссис Туркинсон и увидел, что тротуар, идущий мимо него, слегка вспучился и потрескался. В понедельник он собирался написать в компанию письмо и указать на этот факт. Любой прохожий, споткнувшийся о задранный угол плиты и сломавший ногу, был вправе высудить у миссис Туркинсон изрядную сумму, которую должна будет выплатить страховая компания. Компании следовало поставить миссис Туркинсон перед выбором: либо отремонтировать тротуар (не меньше тысячи долларов), либо добавить к месячным платежам небольшую сумму для покрытия возникшей угрозы. Совет был тонок, точно рассчитан (кто же выложит тысячу сразу?), цепок, как рыболовный крючок, и Антон презирал себя за него от всего сердца.

Краем уха он слышал щелчки и жужжание электрической фотокамеры. Горячие снопы света скользили по голой коже. Сьюзен кружила вокруг него, сбросив туфли, то взлетая на стул, на стол, то забиваясь спиной в угол, то ложась на пол.

Внезапно все стихло. Свет погас.

Он оторвал глаза от папки миссис Туркинсон.

Презрение на лице Сьюзен, пропущенное через линзы фотоаппарата, казалось, сгустилось в пучок, отразилось от невидимого зеркала в пространстве и распалось на две горящие точки – глаза.

– Как вам не стыдно!

– Что случилось? – спросил Антон.

– Я могла ждать чего-то подобного от нанятого актеришки… Но от цивилизованного человека, от мужа лучшей подруги…