Седьмая встреча

Научившись читать, Руфь одно время думала, что это умение дается лишь избранным, лишь тем, кто родился чистым. Это явствовало из книжек. Дети рождались по одиночке, их тут же заворачивали в кружева, чтобы чистеньких и тихеньких предъявить Господу Богу. Но так было только в книжках. Там у людей словно вообще не существовало некоей части тела.

Некая нижняя часть тела Эмиссара [2]и матери была отвратительна. Это все знали, хотя и не говорили об этом.

Открывая коробку с цветными мелками и видя красный мелок, Руфь часто думала о том, как она, протискиваясь первой на свет Божий мимо головы Йоргена, повредила ее. Не снаружи, потому что снаружи голова у Йоргена была гораздо красивее, чем ее собственная. А вот внутри… Мысленно она видела непоправимо испорченные извилины и сосуды. Они представляли собой сплошную красную кашу. Иногда это красное месиво заставляло Руфь вспоминать материнские выкидыши. Они все были красные, и это такой стыд, что и говорить об этом нельзя было. Правда, со временем пни забывались, до следующего раза. Забыть же Йоргена было невозможно.

Потихоньку от всех Руфь рисовала, как родился Йорген. Ей казалось, что никто на свете, кроме нее, нарисовать такое не сможет. Но и у нее рисунок получился не таким, как ей хотелось. Ей хотелось изобразить рождение Йоргена красиво и понятно. Она даже думала, что, если рисунок получится красивым, она покажет его бабушке. Но все получалось только красным и черным. И как будто сердитым. Она много раз принималась за этот рисунок, но безуспешно.

Кончалось тем, что она комкала бумагу и совала ее в черную кухонную плиту. И тем не менее потом всегда со странным волнением вглядывалась в золу. Как будто все головы, все мысли и вещи — весь мир прятался в этом сладковатом запахе жирных цветных мелков.

Акварельные краски можно было смешивать до бесконечности. Каждый цвет в каждый миг был неповторим, и создавала его она, Руфь. Она всегда мечтала о красках. Еще не открыв коробку с круглыми плюшками акварели — каждая лежала на своем определенном месте, — она уже ощущала их запах. И это был не только аромат, воспринимаемый ноздрями, но и особый, незабываемый привкус во рту.

Руфь сидела за старомодной школьной партой, которую как будто вытесали из одного корня. Парта была рассчитана на двоих, и у нее поднимались две крышки. Сверху было два круглых углубления для чернильниц и два продолговатых — для ручек. Вообще-то, парта была наклонная, и на ней почти ничего не держалось, если не считать бумаги и не очень скользких книг. Все, что не умещалось в небольших углублениях, скользило, падало и катилось по проходу. Ручки, мячики, клубки бечевки, стеклянные шарики, цветные мелки.

При виде падающего мелка у Руфи по спине побежали мурашки. Сперва послышался звук летящего предмета. Мелок достиг пола и раздался отвратительный хруст.

Она наклонилась и увидела его на полу. Конечно, он раскололся.

На глаза у нее навернулись слезы, но она надеялась, что никто их не заметит. Кто плачет, тот проиграл. Она попросила Йоргена подложить под крышку ее парты учебник по чтению Ролфсена. Парта стала не такой наклонной. Потом, втянув головы в плечи, они стали рисовать наперегонки. Но Руфь все время думала о расколотом мелке.

Йорген недовольно вздыхал, потому что крышка парты стала высока для него. Но ведь от него никто не требовал выполнения задания. Он ходил в школу, потому что в школу ходила Руфь, и понимал, что там надо сидеть тихо.

Элла смотрела на них с соседней парты. Ее мелки без конца падали на пол, но она не обращала на это внимания. Подумаешь, беда какая — Элла была единственным ребенком в семье.

Раньше мелки были четырехгранные. Они неплохо держались на покатой крышке. Но на эти, круглые, нельзя было положиться.

Когда учитель проходил мимо, Руфь спросила, почему у парт такие неудобные крышки. Он посмотрел на расколовшийся мелок и покачал головой. Но не рассердился, просто улыбнулся и сказал: «Не знаю».

Вот тебе и раз — учитель, а не знает такой простой вещи.

Она попросила у него пластырь, который всегда лежал в школьном шкафу. И кое-как склеила красный мелок. Но мелок быстро стерся, и пластырь стал мешать. Ведь почти все, что она рисовала, было красным.

Элла сказала, что Руфь может рисовать мелком Йоргена. Руфь даже не ответила на такое глупое предложение. Как будто у Йоргена можно что-то забрать! Тогда Элла предложила ей рисовать море и небо, чтобы сберечь красный мелок.

Руфь попробовала, но это почему-то было скучно.

— Нарисуй негра, — посоветовала ей Элла.

Руфь нарисовала лицо негра с золотыми кольцами в ушах и оранжевым ртом, совсем как трефовый валет из колоды карт. Но это тоже было неинтересно, хотя и лучше, чем ничего.

В конце концов она обменяла свой зеленый мелок на красный Эллин, он был целый. Правда Элла тут же пожалела о сделке и захотела вернуть свой мелок. Руфь отказалась, и Элла заплакала.

Учитель подумал и сказал, что мелками меняться нельзя. Мелки — школьная собственность.