Седьмая невеста

Вспышка аккерийца, неожиданно яростная, удивила Кумбара, но более возражать он не стал, мысленно поблагодарив судьбу за то, что Дигон не служил под его началом - стычка была бы неизбежна, и чем могла она закончиться, ведомо одним богам. Он не понимал, что и до сих пор Дигон сдерживал себя с трудом, выговаривая слова тихо, медленно и четко; взрывная натура его вовсе не предполагала спокойного высиживания в кабаке в то время, как убийца его подруги разгуливал на свободе. Но сейчас, наученный опытом (иной раз горьким), он знал, что торопливость хороша далеко не всегда и не во всем. Сила его никуда от него не денется, а потому сначала надо подумать, как лучше сей силой воспользоваться, а главное - против кого её направить.

Не часто удавалось Дигону провести в жизнь эту умную мысль, но теперь удалось. Потому он загнал глубоко внутрь всю ярость, вдруг плеснувшую на поверхность, и вновь стал мрачен, но спокоен и рассудителен.

- Слушай, сайгад. То, что я говорю, ты потом должен будешь повторить - не мне, Хафизу...

- Что? - поперхнулся Кумбар, но, увидев глаза аккерийца, из синих ставших вдруг фиолетовыми, умолк, кивнул согласно и жестом просил продолжать.

- Вторую половину каждого дня Озаренные проводят в молитве Умбадо. Они ни о чем не просят его, только восхваляют да ещё рассказывают ему о себе - что делали нынче, о чем думали, о чем беседовали и с кем. По миновании двух лун они приносят в жертву Умбадо младенца, родившегося за это время, на ночь зажигают огромный, высотой в дом костер, и расходятся по домам. Теперь несколько недель они вовсе не будут молиться. И тут-то слушай внимательно, приятель! - начинается самое интересное. Все, что хотели узнать Озаренные (помнишь, они рассказывали Умбадо, о чем думали), открывается им на протяжении следующей луны.

Тут Дигон замолчал и вопросительно посмотрел на сайгада.

- Ну? - пожал плечами старый солдат. - А зачем это Хафизу?

- Тор... Только Озаренный сможет найти убийцу!

- Тор... - машинально пробормотал сайгад. - Тор! Отлично придумано, парень! А как вытащить Озаренного из деревни?

- Не надо никого вытаскивать. Я и есть Озаренный.

- Ты-ы-ы? - изумлению Кумбара не было предела. За миг взгляд его, обращенный на аккерийца, исполнился ещё большего уважения чем прежде. Кажется, он даже дополнился благоговением.

- Тьфу! - в сердцах сплюнул аккериец. - Конечно, я не Озаренный. Или ты можешь представить меня молящимся?

Несмотря на некоторое разочарование Кумбар ухмыльнулся, и в самом деле попытавшись представить молящегося Дигона.

- Ну вот, - правильно отреагировал на его усмешку Дигон. - Я должен попасть во дворец как Озаренный, понял? А дальше уже мое дело. Я точно знаю, что Алму прикончил кто-то из вашей шушары. Больше некому. Клянусь Тором, я найду его. Найду и...

Синие глаза аккерийца вдруг отразили такую дикую первобытную ярость, что сайгад невольно покрылся мурашками.

- Э-э-э... Я все понял, Дигон. Ты это хорошо придумал, - вяло забормотал он, пока ещё не слишком вникая в смысл плана приятеля. - Я расскажу владыке. Завтра же...

- Сегодня, - решительно мотнул головой Дигон. - А завтра я уже должен быть во дворце.

Он допил остатки пива из кувшина, махнул рукой Кумбару, и вышел из "Слез бедняжки Манхи", с присущей ему деликатностью позволив сайгаду снова оплатить счет.

Глава 4.

Новый чудесный день пришел в Шудур. Яркое солнце повисло в чистом голубом небе, и стайки белых легких облачков медленно плыли под ним. Южный ветерок, такой слабый, что казался скорее случайным сквозняком, обдувал загорелые лица Шудурцев, кои, вопреки ожиданию, были сумрачны и торжественно строги.

Именно так подействовали на жителей великого и славного города слухи, просочившиеся накануне из дворца Хафиза Агранского. Справедливо считая, что Шудур, а не жалкий Султанапур, и уж тем более не Хоарезм, есть истинная звезда Аграна, этой огромной империи, что, в свою очередь, является настоящей жемчужиной всего мира, они испили до дна всю чашу позора, узнав, что в самом императорском дворце злоумышленник осмелился совершить преступление, и какое! Он посягнул на священную жизнь невесты Хафиза Великолепного! Разве возможно вынести сей позор честному гражданину?

Потому и окрасился чудесный солнечный день в черный цвет - цвет траура. Шудурцы скорбели об утраченной чести своей, ничуть не сомневаясь, что и в их прекрасном городе найдется змея, которая выдаст их страшную тайну чужеземцам. Впрочем, немало чужеземцев уже сейчас, как и в любой другой день, бродило по улицам города, так что никакой тайны уже не существовало. Ее не существовало с самого начала, когда возле тела убиенной Алмы стояла толпа придворных, и среди них юный скрипач-эвилонец, бродяга, повидавший весь свет, и наверняка не имеющий намерения остаться навсегда в Шудуре. Он один мог разнести позорную весть по миру, что уж говорить о прочих...