Седьмая Луна. Декамерон 2

— Всё в порядке. Главное, не торопиться. Главное, не вынимать… — Ренегат зажмурился от прилива боли, затем прошипел: —… сраный топор!

Рухнул на стул. Смахнул пот со лба. Начал судорожно доставать из тканевой медицинской сумки всё необходимое.

Особого опыта в оказании первой помощи не имел. Судорожно вспоминал уроки, которые им давали в учебке. На столе разложил медикаменты. Осушил пару пузырьков обезболивающего, пока готовил хирургическую крючковатую иголку и продевал через ушко нитку. Прокалил металл углями, что подобрал чугунным совком.

Со временем самочувствие стало получше, но ненамного.

Увы, впереди Альдреда ждало самое неприятное. Хуже всего то, что если хоть где-то он просчитается, то умрёт. Если не сразу, то впоследствии. Как любил поговаривать Никколо Гараволья, «сепсис». Никто никогда не отменяет заражения крови.

Но сперва было нужно кое-что уладить. Руки потянулись к топору. В преддверии невообразимой боли Альдред стал тяжело дышать, до последнего оттягивая момент. В его голове установилась могильная тишина. Как говорится, перед смертью не надышишься.

Рывок!

Упыри, что оставались в инсуле, переполошились. Подвал наполнил душераздирающий крик.

Глава 16. Катарсис

Ауксилия повстречала архонта в Ремесленном Квартале. Скат Селевка чётко отследил передвижение предателя. Стон его опускался на землю с небес. Виверны поспевали слепо за ним.

Бойцы начали что-то подозревать. Но ни один из них не понял до конца, в какую передрягу вляпался. Кроме Селевка.

Завидев некромантов, Актей остановился. Оглядел семёрку воинов Смерти, улыбнулся надменно и бросил лично превентору:

— Не справился сам, и привёл подмогу? Выйди вперёд, мальчишка, не прячься за их широкими спинами.

Селевк оскорбился до глубины души. С места не сдвинулся, не поддаваясь на провокации. Да, он выглядел молодо, хоть и прожил полторы человеческие жизни.

Это значительно меньше, чем остальные ауксиларии. Те успели тысячи лет разменять в землях за Экватором.

Но и он сам пробыл на свете всяко больше, чем юный Ламбезис. Будь он все ещё простым смертным. Естественно, разум архонта слился воедино с сознанием Бога Смерти.

— Мы здесь, чтобы вернуть всё на круги своя, — выйдя вперёд, заговорил магистр. Тон источал решимость. — Архонт. Где мощи Неназываемого?

Ламбезис прошёл ещё пару шагов к Ауксилии. Некроманты обнажали оружие из биомантия, готовые зарубить его, если приблизится ещё хоть немного. Металл шевелился, отзываясь на манипуляции хозяев.

Они рвались в бой. Все, кроме Галактиона. Секира предводителя смотрела лезвием в пол. Селевк также не спешил.

Киаф Бога Мёртвых покачал головой, почувствовав страх труповодов.

— Боюсь, вы опоздали, господа, — угрюмо заявил Актей.

Рядом с ним из ниоткуда всплыл полупрозрачный образ Неназываемого.

— Уже? — встрепенулся Селевк, выдавшись вперед. — Так быстро?..

— Саркофаг пустует несколько дней к ряду, — продолжал изменник, потешаясь над преследователями. — Прах божьих костей облепил моё тело. И теперь мы единое целое. Во веки веков. Ничто не разлучит нас. Даже смерть.

Галактион стал чернее тучи. Остальные некроманты померкли. Только сейчас они начали понимать, что могут и не вернуться обратно в Дельмейский Деспотат. Ауксиларии прилетели на убой, раз уж Вознесение архонта уже случилось.

Не живы и не мертвы, воины Смерти не ведали чувств тех, у кого бьётся сердце в обычном ритме. И всё же, некое подобие ужаса пленило их рассудок, сдавливая, будто в тисках. Выступить против Бога даже им казалось проигрышным заведомо.

Превентор сопротивлялся гнетущему порыву, ища поддержки во взгляде магистра. Галактион понимал шаткость их положения гораздо больше, чем кто-либо. Надеяться на него не стоило.

Раннее утро портилось буквально на глазах. Неровен час, над Саргузами вновь установится пасмурная погода, и кадавры выйдут на охоту.

Но пока гнойно-жёлтый свет бил архонту в спину. Пёк бледную кожу. Его белые волосы сияли и искрились, напоминая божественную ауру. Даже к избраннику Неназываемого это было вполне применимо.

Бог Мёртвых разжал свои жуткие зубы. Его голос и голос Киафа слились воедино.

Прародитель некромантов обращался к Ауксилии с позиции силы. Всё равно, что строгий отец к нерадивым детям:

— Что я вижу перед собой? — Неназываемый говорил гулко и в то же время угрюмо, испытывая неподдельное разочарование.

Тело Ламбезиса совсем не двигалось.

Актей стал не более, чем глашатаем божественной мысли. Бог выплескивался за пределы избранного им сосуда.

— Горстка побитых дворняг, загнанных в угол. И больше всего меня печалит, что такая участь вам по душе. Те, кто был до вас, — те, кто служил лично мне, — знали порядок вещей, своё место в мире и не боялись его защитить. Они были по-настоящему могущественны. А вы? Жалкие приспособленцы. Пугливые слуги никчёмных царьков. Отнюдь. Вы не лучше глистов, роющихся в куче дерьма. Ауксилия… Звучит нескромно. Даже громко — про копну бесполезных червей тем более.

В выражениях Пантеон никогда не стеснялся. И ведь Прародитель среди них был наиболее скупым в речах.