Седьмая ложь

Я открыла свой ноутбук и зашла на сайт.

Валери написала, что я ревновала Марни и завидовала ей. Она утверждала, что брак Марни — вопреки моим ожиданиям — оказался очень счастливым и мне невыносимо было видеть ее счастье с кем-то другим. Я, по всей видимости, совершила убийство ради нее и пришла в ужас, когда она не захотела сделать то же самое ради меня. Статья была длинной, путаной, в основном — полный бред. Но главный ее смысл, который Валери хотела донести до читателя, заключался, судя по всему, в том, что вся вина лежала на мне. Марни не могла убить Чарльза, потому что, «похоже, она по-настоящему его любила», написала Валери. Поэтому я предприняла необходимые действия, чтобы не дать ей отвертеться от изначального уговора. Это я дергала за ниточки, осуществляя коварные замыслы. Это я была истинной злодейкой. Это я убила его.

«К тому же, в то время как у Марни Грегори-Смит есть алиби, о ее подруге Джейн Блэк этого сказать нельзя. Выводы предоставлю каждому из вас делать самостоятельно, — писала Валери, — но лично мне кажется, что эта загадка близка к разрешению».

Ты знаешь, каково это, когда тебя обвиняют в убийстве, которое ты совершила? Это невероятно страшно.

Что?

Почему ты так на меня смотришь?

А, понимаю. Ты хочешь, чтобы я признала, что она подобралась к истине куда ближе, чем все остальные: полиция, патологоанатом, наши друзья и близкие. И ты задаешься вопросом: права она или нет? Может, она докопалась до правды? Ты хочешь знать, действительно ли я завидовала Марни?

Нет. Я могу с полной ответственностью заявить, что никогда не завидовала — ни ее жизни, ни всем тем безделушкам, которые украшали ее повседневность. Да, я восхищалась ее уверенностью в себе, ее теплотой, ее добротой и порой жалела, что сама не обладаю всеми этими качествами, но это совсем не одно и то же. Я ответила на твой вопрос?

А вот вопрос, который тебе следовало бы задать: завидовала ли я Чарльзу? И ответ, пожалуй, будет «да». Знаю, это звучит глупо, и, возможно, я не совсем это имею в виду, но он завладел чем-то, что принадлежало мне, — любовью, которая когда-то была моей, любовью, которая выбрала меня.

В публикации не упоминалось впрямую о том, что Валери говорила с Марни. Но где-то между «новыми обстоятельствами» и описанием заливающейся слезами вдовы, прижимающей чашку с остывшим кофе к груди и безуспешно пытающейся между всхлипами сделать глоток, до меня дошло, что случилось.

Я пошла в гостиную и обнаружила на диване рыдающую Марни с ноутбуком на коленях.

— Я все испортила, — судорожно всхлипывая, прерывистым голосом произнесла она. — Теперь она вцепилась в тебя. Это все я виновата. Она написала, что ты убила его. Ты это читала? Прости меня, Джейн. Прости меня, пожалуйста. — Она захлопнула ноутбук и поставила его на кофейный столик. — Я думала, она увидит, что я говорю правду. Хотелось дать ей понять, что она ошибалась, и — господи, ну надо же быть такой дурой! — я думала, что она опубликует у себя опровержение или что-нибудь в таком роде и все уладится. — Марни закрыла лицо руками. — Я даже надеялась, что, может, она извинится.

Из-за прижатых к лицу ладоней голос ее прозвучал приглушенно.

— Это не твоя вина, — отозвалась я, хотя, должна признать — раз уж пообещала быть честной, — была слегка раздосадована. Я же объяснила Марни, как мы должны себя вести, а она проигнорировала все мои инструкции. Но она действовала из благих побуждений; она думала, что сможет положить всему этому конец. — Ты же не знала.

Я пыталась сохранять спокойствие. Марни сидела на диване в своей фланелевой пижаме, скрестив ноги в закатанных штанах. Пуговицы на груди были расстегнуты, в вырезе краснели пятна крапивницы. Ей нужно было, чтобы я была сильной, чтобы я позаботилась о ней.

По правде говоря, я не ожидала осложнений. А после вскрытия и похорон начала чувствовать себя увереннее. У полиции не было никаких причин выходить за рамки фактов в том виде, в каком они их изначально обнаружили. Но я знала, что где-то все еще скрыты частицы правды. И эта странная женщина, которая так неожиданно появилась в нашей жизни, была, судя по всему, исполнена решимости рыть носом землю, пока не найдет то, что покажется ей более похожим на истину.

До того момента я еще надеялась, что изложенная Валери версия событий быстро забудется, уступив место слухам, новостям и другим выдумкам. Но теперь, после второй публикации, я не была уже в этом уверена. Я не знала, как далеко готова зайти Валери в поисках правды.

Меня так и подмывало отправить ей сообщение, вступить с ней в конфронтацию, донести до нее, что ее поведение просто неприемлемо. Но я понимала, что нельзя провоцировать ее: есть риск, что она лишь еще больше укрепится в своей решимости не отступать.

Я набрала полную грудь воздуха. Я знала, что нам следовало делать. Надо хранить молчание и нигде не светиться, пусть вера в несчастный случай укрепится за следующие несколько недель, пока не превратится в единственное объяснение, единственно возможную правду, пока смерть от падения с лестницы не станет неопровержимой.