Седьмая ложь

На город опустилась ночь. «Астронавты» в белых комбинезонах, свернув наконец свои палатки, загрузились в машину, чтобы отвезти собранные улики в лабораторию. Толпа зевак стала понемногу редеть, однако зрители еще не успели разойтись, когда вдруг Десмонду показалось, что внутри дома раздался то ли вопль, то ли крик. Судя по всему, кто-то был очень удивлен — и не сказать, чтобы приятно. Не прошло и нескольких секунд, как в дверном проеме показался один из полицейских — помоложе, тот самый, что незадолго до этого наткнулся на скорчившуюся у двери запертой комнаты девушку. На подгибающихся ногах парень вывалился на крыльцо. Его и без того уже пепельно-бледное лицо теперь позеленело и стало похоже на какую-то маску. Похоже, увиденное потрясло его до глубины души — видимо, те пределы человеческой жестокости, которые он допускал до сего дня, за последнее время значительно расширились.

— Сержант! — сдавленным голосом окликнул он, с трудом проглотив вставший в горле комок. — Похоже, мы кое-что пропустили…

Одна из служебных собак, царапая когтями ковер в коридоре, решительно отказывалась сдвинуться с места — припав брюхом к полу перед шкафом на втором этаже, пес жалобно и протяжно выл. Не так пронзительно, как вначале, а тоскливо, будто оплакивая нечто страшное, что подсказывал собачий нюх.

Когда подоспевшие полицейские, отодвинув в сторону тяжелый шкаф, обнаружили позади него потайную дверцу и толкнули ее, чтобы войти, они едва не споткнулись о труп еще одной девушки.

— Похоже, эта помоложе, чем та, первая, — объявил в конце недели коронер после того, как самым тщательным образом произвел вскрытие всех трех женщин. Сняв хирургические перчатки, он с профессиональной ловкостью привычным жестом швырнул их в кювету. Лицо у него было безрадостное.

Эту последнюю жертву буквально втиснули в узкое пространство, бывшее когда-то частью внешней стены дома. Проникнуть в тесную нишу можно было только через крохотную дверцу наподобие той, что делают для собак, воздух внутрь поступал через узкую щель, выдолбленную в стене. Документов при девушке не нашли — не имея возможности выяснить, кто она, криминалисты предположили, что ей вряд ли больше двадцати лет. Бросались в глаза густые, черные как вороново крыло волосы. Один из экспертов только печально вздохнул, попытавшись представить себе, как красиво они выглядели когда-то — когда были достаточно чистыми, чтобы можно было расчесать их щеткой. Кожа девушки, если не обращать внимания на покрывавшие ее нарывы и болячки, вызванные, вне всякого сомнения, невозможностью помыться и нехваткой протеина, выглядела почти безупречно — ни единого синяка, пореза или ссадины. В отличие от первой, причиной смерти второй жертвы стал отказ внутренних органов, вызванный, похоже, постепенным отравлением, а также отсутствием пищи. Ее руки истончились до такой степени, что стали похожи на веточки — от мышц не осталось и следа. Когда ее нашли, девушка лежала на полу, свернувшись клубочком на грязном одеяле, в точности как издыхающая собака. На руках и ногах ее, как и у первой жертвы, остались багровые язвы, ясно доказывающие, что ее часто держали в наручниках. Нагнувшись, один из офицеров осторожно расстегнул ножные ремни на щиколотках несчастной, и тогда стало видно, что кожа на них стерта до крови. Единственный вопрос, который остался без ответа, — почему у нее на ладонях виднелись чернильные пятна. В доме удалось обнаружить шариковую ручку, которая текла, но ни единого клочка писчей бумаги. Если даже предположить, что, скорчившись в своей тесной клетушке, бедняжка пыталась кому-то писать, чтобы попросить о помощи, то сразу же возникал вопрос: куда подевалась записка? Что девушка с ней сделала?

День за днем полицейские криминалисты шарили по дому, дюйм за дюймом тщательно все обследуя.

Но потом, когда среди ключей, висевших на шее Мойры Уэлш, обнаружили тот, который подходил к гардеробу, вся эта история стала выглядеть еще ужаснее. И тогда даже самые идиотские слухи, ходившие среди перепуганных жителей Малахайда, померкли перед тем кошмаром, который удалось обнаружить благодаря усилиям полицейских ищеек.