Седьмая часть тьмы

- Я открою, - и старо, шаркая беличьими тапочками, мех давно вылез, но они по-прежнему звались беличьими, побрела в прихожую.

- Кто, - спросила вяло, сонно.

- Ремонтники. Соседи жалуются, снизу. Трубу у вас прорвало, - в ночи слышалось ясно, отчетливо, вот если бы не болела голова…

Лернер опустил ноги. Шлепанцы, прячась, уползли под кровать.

Труба!

Вошли не ремонтники. Без любопытства, скучающе, они оглядели спальню - комод, шкаф, будильник, Лернера, кровать, - не выделяя из предметов его. Серые мундиры говорили за себя. Служба защиты.

Замерзло, сжалось сердце, а в голове - глупая мысль: над его столом даже нет таблички. Облегчение геноссе хозяйственнику.

- Гражданка Лернер? Надежда Константиновна?

- Да, это я.

- Вы арестованы по обвинению в шпионаже и подрывной деятельности в пользу врагов государства. У вас есть право на полное чистосердечное признание. Любые попытки, действием или бездействием, помешать следствию, отягчают вину.

Надю? Сердце отпустило, но голову сжали тиски. Надю?

- Я могу взять что-нибудь с собой? Одежду?

- Необходимые вам вещи будут обеспечены государством.

- Володя, - наконец, она подняла лицо, белую, мучнистую маску. - Володя, ты не волнуйся. Я всегда была с Россией, это правда. Всю жизнь.

- Вы решили раскаяться? Очень, очень разумно. Но не здесь. Миллер, Шумахер, отведите арестованную в фургон, - командир службы защиты ободряюще кивнул Лернеру, признавая его право - быть. - Извините за причиненные неудобства.

Их, командира и подчиненных, осталось четверо.

- Проверьте кухню.

Подчиненные тихо скользнули по коридору. Легкий стук, звон стаканов. Шума не больше, чем от кошки.

Командир подошел к полочке с книгами.

- Ваши? Жены?

- Здесь книги только из списка разрешенной литературы.

- А разве бывают иные? Вы одевайтесь, одевайтесь, - командир вытащил за уголок книгу, полистал. - "Уроки крестьянской войны 1916 года в России".

- Книги принадлежат мне.

- Я вижу, вижу. Дарственная надпись. Вы знаете геноссе Рихтера?

- Близко.

- Да, он очень демократичен, прост с людьми, геноссе Рихтер, - командир вернул книгу на место.

Подчиненные вернулись.

- Ничего уличающего не найдено.

Командир пожал плечами.

- Я буду вынужден просить вас провести остаток ночи на кухне. Комнаты придется опечатать, а днем эксперты проведут обыск, в зависимости от показаний гражданки Лернер. Вы можете взять личные вещи - одежду, удостоверение. Отнесите ему кресло, - приказал он подчиненным. - Так вам будет удобно.

- Хорошо… Хорошо… - Лернер оставался в пижаме, костюм держал перед собой на плечиках.

- Удостоверение не забыли?

- Сейчас, - пристроив одежду на кресле, он вернулся в комнату. Пищевая книжка, пропуск на радио, удостоверение личности.

Командир просмотрел их, вернул.

- В порядке. Лист отречения можете занести вечером, - он подал Лернеру сложенную вчетверо бумагу. - Нас ждут другие дела. Спокойной ночи, геноссе.

Лернер не просидел за кухонным столом и минуты. Из кухни в прихожую и назад, мимо опечатанных спальни и кабинета. Спиртовка, на которой плавили сургуч, горела бесцельно, надо бы загасить, мелькнула мысль, мелькнула и ушла. Сегодняшний день, сегодняшний день. И это - прощание? Взгляд упал на численник, отрывной календарь. Цитата Карла Маркса, восход, заход, на обороте - описание подвига Ганса Брауна, ценой жизни спасшего полковой стяг.

Сегодняшний день?

Он подержал листок над жаром спиртовки.

Всегда с Россией? Что это значит? Надя - шпик, агент охранки? Всегда? И тюремные свидания, и удивительная перемена участи, приезд к нему, в ссылку, на Саяны из уютного захолустья - по заданию?

Через нее проходила вся работа - документы, имена, явки.

Неужели?

Бесконечные мытарства, месяцы, когда в партийную кассу поступали гроши, и за каждой монеткой следили десятки жадных, завистливых глаз, следили - кому? Всегда находились обремененные детьми, хворями, только с каторги, всем деньги нужны были в первую, в самую первую очередь, взять что-нибудь на себя, хотя бы на бумагу и чернила, значило вызвать грызню, свару, от него ждали полного, бесплотного аскетизма, самоограничения чрезвычайного, неземного, но даже тогда, в самых стесненных обстоятельствах, Надя устраивала жизнь сносной, находились средства и на квартиру, и на поездки, не говоря о столе и мелочах. Он приписывал это ее таланту хозяйки, умению выгадывать, экономить.

С самого начала?

Всю жизнь?

Листок календаря загорелся. Он отнес его к раковине и держал, пока не опалил пальцы.

Запах гари. Пепел.

Надя часто переписывала набело его материалы для радио, порой меняя слова, целые фразы - "так доходчивее, проще", и он соглашался, не желая обидеть, часто и вправду выходило лучше, слог его был дурен, он знал это за собой. Условный код? Охранке?

Пламя забилось, тихонько фыркнуло и погасло. Выгорел спирт. Где новый достать?

Лернер развернул лист отречения. Стандартная форма, "целиком и полностью поддерживая непримиримую борьбу государства с врагами народа, заявляю…". Формальность. Наивные, глупенькие люди полагают, что красивый жест что-нибудь изменит.