Седьмая чаша

Эллен не обращала внимания на зевак. Она билась в дверь всем телом и страшно кричала. Весь ее облик дышал ужасом.

— Впустите меня, мастер Шоумс! Пожалуйста, ну пожалуйста!

Я протолкался через толпу, положил руку на плечо женщины и негромко позвал:

— Эллен!

Женщина не обернулась, а только вся сжалась и перестала кричать.

— Кто это? — прошептала она.

— Это я, мастер Шардлейк. Что тут произошло?

— Во имя всего святого, мастер Шардлейк, велите ему впустить меня внутрь!

Произнеся это, Эллен, продолжая всхлипывать, сползла по двери, словно ей отказали ноги. Я забарабанил в дверь и закричал:

— Шоумс! Открывайте! Что тут у вас творится?

Я услышал, как за дверью кто-то перешептывается. Откуда-то из глубины здания донеслись крики, и мне показалось, что среди них я услышал голос Адама.

Повернулся ключ, дверь открылась, и передо мной предстал Шоумс. Позади него хмурился здоровенный Гибонс. Лицо Шоумса было злым. Как только дверь открылась достаточно широко, Эллен скользнула внутрь и, тяжело дыша, прижалась к стене вестибюля. Из открытой двери гостиной выглядывали головы других пациентов. Старушка Сисси сделала несколько неуверенных шагов вперед, протянула дрожащую руку и пролепетала:

— О Эллен! Бедняжка Эллен!

Я обратил внимание на то, что двери других палат закрыты. Из-за одной из них доносились вопли сумасшедшего, считавшего себя королем. «Его величество» громко призывал своих «подданных» к порядку. Другой больной, свихнувшийся ученый, судя по звукам, несшимся из его узилища, разбегался и изо всех сил гулко бился телом в дверь. А еще я услышал голос Адама. Он громко призывал Господа «спасти и сохранить бедную Эллен».

Шоумс захлопнул дверь перед физиономиями сгоравших от любопытства зевак.

— Что вы тут вытворяете с этими людьми? — строгим голосом спросил я.

Смотритель посмотрел на меня так, будто собирался ударить, но взял себя в руки и ответил как мог спокойно:

— Эллен нужно было преподать урок. Благодаря вам она возомнила себя ответственной за судьбу Адама Кайта и дошла до такой наглости, что пытается диктовать мне, как его лечить. А теперь перенесла свои заботы и на других пациентов. Несет всякую околесицу относительно того, что старую дуру Сисси нужно освободить и выпустить под присмотр ее родственников.

Шоумс злобно зыркнул на старуху, которую от этого взгляда словно ветром сдуло.

— Можно подумать, что родственникам она нужна. Как же, держи карман шире! Она нужна им не больше, чем Эллен — своей родне.

Шоумс повысил голос.

— Вы все еще не поняли, что это за место, мастер Шардлейк? Это помойка, в которую зажиточные люди выбрасывают своих свихнувшихся родственников. Иногда объявляются филантропы, иногда больные выздоравливают или прикидываются выздоровевшими, чтобы выбраться на волю. Но Бедлам все равно остается мусорной ямой, предназначение которой — приносить золото директору Метвису. Бедлам буквально рождает золото, как любая выгребная яма рождает полчища крыс.

— Эллен служит в вашей больнице, даже если когда-то она являлась ее пациенткой. Так какого же дьявола вы с ней так поступаете?

Шоумс расхохотался мне в лицо.

— Это она вам сказала, что когда-то была пациенткой? Она и сейчас пациентка! И всегда ею будет! Я позволил ей выполнять кое-какие обязанности смотрителя, поскольку у нее получается находить общий язык с пациентами, хотя она и проявляет по отношению к ним излишнюю мягкость.

Он посмотрел на женщину.

— Но иногда она начинает задаваться, и тогда мне приходится напоминать ей, кто она такая, вышвыривая ее за дверь.

Шоумс перевел взгляд на Эллен, которая все так же стояла, прижавшись к стене. Она тяжело дышала и старалась не смотреть на закрытую дверь.

— Вот именно в этом и заключается ее безумие, — с жестокой откровенностью продолжал говорить Шоумс. — Она не может выходить на улицу, твердит, что окружающий мир крутится и шатается и хочет проглотить ее. Эллен такая с тех пор, когда банда молодых людей напала на нее в Суссексе, откуда она родом, и до срока сделала ее женщиной. Ну что, разве не так было дело, Эллен?

Эллен заставила себя отлепиться от стены и молитвенно сжала руки на груди.

— Да, мастер Шоумс, — тихо проговорила она и перевела взгляд на меня.

Ее удлиненное лицо залила краска стыда.

— Теперь, мастер Шардлейк, вы знаете обо мне все.

Один бог знает, какую жалость я испытал по отношению к этой несчастной женщине, но какое-то внутреннее чувство подсказало мне: если я покажу это, ей будет только хуже.

— Не важно, Эллен, — проговорил я. — Послушайте, бедный Адам в отчаянии. Не могли бы вы пойти вместе со мной, чтобы помочь ему? Вам лучше других удается общаться с ним. Если, конечно, вы в состоянии…

Она с благодарностью посмотрела на меня и тихо ответила:

— Да, конечно.

Эллен шатко пошла по коридору, нащупывая на поясе связку ключей. Я повернулся к Шоумсу.

— Надеюсь, Адам не слишком встревожился из-за этого инцидента. В противном случае я буду вынужден поставить в известность суд.

Шоумс окатил меня злобным взглядом. Посмотрев на Гибонса, стоявшего за его спиной, я увидел в глазах верзилы что-то сродни восхищению.