Сеанс

Боюсь, мой характер снова меня подвел, вынудив сделать именно то, на что рассчитывал Магнус. Я была почти готова к тому, что меня призовут в столовую, но примерно без четверти девять появилась Кэрри с подносом, что лишь укрепило мои подозрения. Магнус все время подстрекал меня, а я этого не замечала, так же, как миссис Брайант и доктор Риз не замечают, что он ведет их, как кукловод марионеток. Но что он затевает? Почему после того, как он придавал такое значение моему «дару», он ни словом не упомянул о нем сегодня? И если сеанс все-таки будет мошенничеством, зачем я ему здесь понадобилась? Другие двое совершенно им очарованы, а он должен понимать, что если его замысел потерпит неудачу, я первой его выдам. Это бессмыслица какая-то.

Однако, если Магнус и правда верит в свою чудовищную затею с доспехами, это должно означать…

10 ч. 15 м. вечера

Кто-то подсунул мне под дверь записку. В последние несколько минут: ее точно там не было, когда я ходила посмотреть, как там Клара. Простой лист бумаги, сложенный пополам, ни адреса, ни подписи. Почерк женский, почти такой же, как мой.

«Приходите на галерею в полночь — я нашла разгадку тайны и должна поговорить с вами наедине. Уничтожьте это и никому не говорите».

Неужели кто-то прячется в доме? Шаги, которые, как мне казалось, я слышала позапрошлой ночью… Но кто? И зачем?

Или же это ловушка?

Но если кто-то и правда хочет мне помочь… Я могла бы выйти заранее и спрятаться за какой-нибудь из драпировок — но ведь тогда у меня не останется возможности бежать. Нет, я пойду в библиотеку, чуть приоткрою одну из дверей, ведущих на галерею, и послежу оттуда. Луна уже взошла, светильник мне не понадобится. А если меня там застанут, скажу, что пришла поискать что-нибудь почитать.

Нужно рискнуть.

ЧАСТЬ ПЯТАЯ Рассказ Джона Монтегю

Если бы в то утро в Олдебурге мы с Магнусом не встретили Джорджа Вудворда, я не познакомился бы с Эленор Анвин, да, возможно, и Магнус тоже, и теперь она была бы счастлива замужем за Эдуардом Рейвенскрофтом. И уж разумеется, я никогда не увидел бы ее такой, как в тот первый вечер в пасторском доме: юная девушка в простом белом платье, с массой темно-каштановых волос, заколотых в высокую прическу, в раме окна на фоне закатного солнца; я моментально был перенесен в прошлое — Садовый Дом, мой первый взгляд на Фиби, летним вечером стоящую рядом с матерью.

Конечно, такое невозможно себе представить, но я готов поклясться, что несколько минут стоял совершенно неподвижно, захваченный каким-то двойным видением: я смутно сознавал, где я нахожусь, и все же мне нужно было только сделать несколько шагов по полу, чтобы снова, с самого начала, начать нашу жизнь с Фиби. Но видение растаяло, когда мы с Магнусом прошли вперед, и я увидел, что Эленор Анвин заметно выше ростом, чем была Фиби, что черты ее лица строже, скулы очерчены четче, а каштановые волосы более темного оттенка. Когда ее обнаженные пальцы коснулись моих, я ощутил как бы легкий удар или укол — так бывает, когда идешь по ковру в одних носках и отдергиваешь руку от первого же предмета, которого касаешься. Казалось, она ничего не заметила; я вдруг осознал, что гляжу на нее, не отводя глаз, словно и в самом деле увидел призрак; и тут услышал, как она говорит, что помолвлена.

Это правда, что я завидовал Эдуарду Рейвенскрофту: я тогда говорил себе, что он фат, что его работа безвкусна и поверхностна, что он никак не может быть достоин этой девушки. Я видел Нелл — как я всегда мысленно называл ее с тех пор, как узнал, что все, кто ее любит, зовут ее именно так — еще только один раз до того, как она вышла замуж за Магнуса; это была короткая, мучительная встреча, во время которой ее неприязнь ко мне была более чем очевидна.

Я решил уехать за границу и еще раз попытаться посвятить себя живописи. Продал «Раксфорд-Холл при лунном свете» Магнусу — он несколько раз просил меня об этом; если бы я знал тогда, что он предполагает жениться на Нелл, я ни за что не согласился бы это сделать. Однако моя попытка экзорцизма оказалась тщетной, так как очень скоро, переходя от одного великолепного вида к другому, я обнаружил, что утратил всякий интерес к пейзажу и мог только сказать вместе с Колриджем:

Я вижу, как они возвышенно прекрасны,
Гляжу, не чувствуя, как хороши они![31]

Единственный сюжет, на который откликалось мое сердце, была сама Нелл: вместо того, чтобы забыть о ней, как я надеялся, я вдруг понял, что вспоминаю малейшие изменения в выражении ее глаз, нежную линию губ, чуть заметную асимметрию лица, движения рук, легкие пряди волос, выбившиеся из высокой прически. Я без конца пытался сделать набросок ее лица по памяти, но ни одна из моих попыток меня не удовлетворяла; однако я не мог ни сжечь, ни выбросить ее изображение и сохранял каждый набросок, пока они не заполнили целый ящик.