Сеанс длиною в жизнь (СИ)

   Дорогу, по которой мы въезжали в ее деревню, назвать асфальтированной язык не повернется. Но моя малышка не зря же «жук», медленно, но уверенно доползла до первого деревенского дома. Как ни странно, но это не была «избушка на курьих ножках», как мне представлялось выглядят деревенские дома, это был шикарный, обложенный белоснежным кирпичом дом, скорее всего даже двухэтажный. О том, что под крышей этого дома не томится всякий хлам, свидетельствовал маленький балкончик во французском стиле с огромными вазонами красочных петуний. Полагаю, чердак обустроен великолепно и в нем точно не хранят ни сена, ни соломы.

   От любования домиком, меня оторвала Василина Степановна:

- Езжай прямо, минуя дом Лопуховых, ежели это еще их владения. А дворов через десять-пятнадцать, свернешь на лево. Дальше подскажу по факту. Я ведь почти сто лет здесь не бывала, могло многое измениться. Да и память могла изменить.

- Хорошо. Слушайте, а ваша деревня, совершенно не такая, какой я ее себе представляла. Думала у вас тут три улицы в два ряда стареньких хижин, а уже при въезде – такая красота. Домики прям – один в один! Да и в самой деревне асфальт отличный и люди такие опрятные ходят. А мне почему-то всегда казалось, что в деревне грязь и нищета. Вы уж простите за прямолинейность.

- Так оно и было в те годы, когда я здесь жила – грязь, нищета и море боли. Люди в основном были не счастливы и утомлены до невозможности, какая уж там красота… Есть особо было нечего, да и наряжаться не во что. А дома, действительно были такими, как ты представляла себе, разве что у Гарбузовых и Москаленко приличные хоромы были… Но я умудрилась и в таких условиях найти свое счастье. Не смотря на полное отсутствие в ежедневных пейзажах ярких красок. Все было черно-белым, мрачным, но что уж тут поделаешь, коль война тогда была. А в послевоенное время я ни разу здесь не появилась. Даже к батюшке с вопросом ходила «Не беру ли грех на душу, не навещая мамину могилку?», и услышала в ответ «Совершенно не важно, где мы поминаем наших умерших предков, в каком краю, главное чтобы поминали и помнили. Они везде нас услышат. А могилка, могилка это всего лишь бугорок земли с прахом. Души ведь в небесах, а небеса везде, где не подними голову, хоть в Китае, хоть в Америке». Так, услышав слова успокоения, я более не порывалась проведать этот край, а в церковь регулярно хожу, да свечки за умерших ставлю. Панихиды заказываю. Где отец схоронен, мне ведь даже не ведомо, так что я просто поминаю их с мамой всегда в одной и той же церквушке и всегда вместе. Надеюсь, они хоть на небесах встретились и обрели друг друга.

   О том, что я уже знаю, где схоронен ее отец, я решила пока не говорить. Старушка и так была чуть жива от переживаний, что уж еще больше масла в огонь? А вот когда она все же избавится от боли и ее глаза наполнятся не слезами горьких воспоминаний, а самых теплых, тогда я ее еще больше порадую.

- Василина Степановна, в нужный поворот я уже вписалась. Что дальше? – я не стала поддерживать разговор о слишком болезненных воспоминаниях.

- Ой, Наденька, погоди минутку. Дай осмотреться. - Старушка с любопытством вглядывалась в деревенские дворы. Ее глаза постепенно начинали светиться возбуждением, а рука с района сердца незаметно исчезла. – Господи, подумать только, как все отстроено и современно! Я не узнаю ни одного дома. Да и как я могу их узнать, коль тех домов, что были раньше, уже и в помине нет. Дааа, навели красоту… От былой нищеты ничего не осталось. Езжай и дальше прямо, а у дома Домны, крайнего на этой улице, свернешь вновь на лево. А там и мое пепелище должно показаться.

   Только когда Василина Степановна упомянула о пепелище, я вспомнила, что они с Юргеном ведь сожгли свой дом. Дом, где они познакомились, где они были когда-то счастливы и где когда-то их оболгали. Господи, я ведь совершенно выпустила из головы момент того, что будучи юными, они просто бежали от людских не добрых взглядом и слов. Окрыленная прекрасной историей любви длиною в целую жизнь, я совершенно выпустила из виду, что в Гарбузине, кроме встречи с Юргеном и нескольких недель до смерти матери, у Василины Степановны ведь ничего радостного не было. Она потеряла здесь мать, узнала о гибели отца, познала всю «прелесть» людского сквернословия… А я возьми и брось ее в этот очаг горестей!

   Мне захотелось прокричать «Стоп!» и резко развернуться в обратном направлении, но было поздно что либо менять. «Господи, ну какой из меня на хрен – психотерапевт! Если я только хуже делаю!» - промелькнуло в голове, а глаза моментально скользнули на заднее сиденье.

   Совершенно неожиданно для меня самой, на лице Василины Степановны я увидела легкую, едва уловимую улыбку и некое тепло. Паника окончательно ее отпустила. Было видно, что нахождение в этой деревне ей начинает нравиться.