Сеанс длиною в жизнь (СИ)

- Не вернется твой Степка. Никогда не вернется. Прости. - Соседка выпалила, и моментально из ее глаз полились ручьи, а из глубины души раздался пронизывающий душу вой. – Остах мой с первого до последнего дня воевал рука об руку с твоим Степкой. На мине они подорвались, тоже – рука об руку. Вот только моему ноги оторвало, а твоему… Маруся прости…

   Слезы не дали женщине договорить, а рухнувшая на пол мама, заставила испуганно вскочить на ноги и придушить рыдания.

- Маруся!.. Маша!.. Очнись!..

  Я наблюдала за всем произошедшим со стороны, отказываясь во все это верить. Моя реакция на новость была не такой, как у мамы, я просто остолбенела.

- Васька! А ты чего стоишь?! Воды подай, что ли! Не видишь, мамка помирает!

   Не совсем понимая, чего от меня хочет эта вопящая женщина, я скорее интуитивно, нежели осознанно, бросилась к кадушке с водой. Протянув кружку, я дальше продолжала стоять в стороне, а тетка Лукерья находясь в припадке, колотила мать. Она бесполезно одаривала лицо пощечинами и изо всех сил трясла маму, которая так и не пришла в сознание. Ни через минуту, ни через десять, ни через двадцать. А я все время стояла в стороне, боясь пошелохнуться, словно мои движения могли еще больше навредить.

- Скорее всего у нее разорвалось сердце – инфаркт. – Констатировал наш местный фельдшер, как только сделал осмотр и узнал все в подробностях, как и чего у нас тут случилось.

   Иван Петрович был хорошим доктором, а то, что этот доктор остался в те черные дни в нашей деревне, а не был отправлен на фронт, так это благодаря его возрасту. Ему давно было за пятьдесят, и он сам часто жаловался на собственное сердечко, куда уж воевать?

   Я и сейчас не смогу ответить на вопрос, что в тот момент, когда он произносил приговор, у меня сработало или не сработало в мозгу, но я не проронила ни слезинки. Мне было безумно неудобно и совестно перед всеми односельчанами, которые помогали с похоронами, но я не смогла выдавить с себя ни единой капли. Я все время старалась держаться в стороне, словно ожидая чудесного воскрешения. Все случилось слишком быстро для моего сознания. Организм наотрез отказался реагировать так, как было положено. Как было естественно для каждого человека потерявшего самого близкого и родного, а в моем случае сразу двоих.

   Пару раз я даже слышала, как за моей спиной судачили о моем сумасшествии. Я же была более чем когда-либо в здравой памяти. Мне было безумно жаль мать, но тот факт, что она не превратилась в Домну, даже радовал. Лучше уж так, чем терпеть в доме толпы пьяных мужиков. Она сама внушила в мой маленький мозг, что разврат самое страшное в нашей жизни. Вот так и получилось, что даже смерть казалась мне тогда не столь страшной. Хотя, не одна мать потеряла на войне мужа, и не все те жены стали шлюхами, но мне было так спокойнее. А еще я радовалась за папу, что они вновь воссоединятся на небесах. Мама его так долго ждала, и без него, она бы точно сошла с ума или наложила на себя руки, а так…

   В деревне прочно укреплялось мнение, что я бесноватая. Но я не держала на людей зла за это. Мне, собственно, в тот момент это было как нельзя кстати. Юрген без проблем перебрался из сарая жить в мой дом, который односельчане успешно обходили десятой дорогой.

   Вот так, волею судьбы, в один день я узнала, что где-то под Черниговом потеряла отца, голову которого так и не нашли на поле боя, и тут же потеряла мать. Война забрала у меня самых близких и родных, хотя мы и не были никогда чрезмерно близки. Да и судя по моему поведению на похоронах и после, вряд ли кто-то из односельчан считал меня достойной дочерью. Да и вообще, хоть какой «дочерью», так как многие соседки горевали намного красноречивее меня, воя над маминой могилой.

   Родителям всегда было не до нежностей, когда нужно было что-то кушать и как-то выживать. Они от заката до рассвета, как проклятые, вкалывали не разгибая спин. Не сторонились никакой работы и часто выступали в роли самой настоящей прислуги в более зажиточных домах. Мне ни разу не довелось услышать в их разговорах в адрес друг друга какие-либо нежные признания, не то что в мой. Я и сама никогда не слышала слов любви и не утопала в нежных родительских объятиях. Наверное, самый вкусный кусок хлеба, протянутый мне за обедом или неизвестно откуда взявшийся кусочек мяса лишь в моей тарелке, и были проявлением их чувств.

   Да, сейчас я знаю, это было гораздо значимее всех не произнесенных - «мы тебя любим». Сейчас гораздо чаще можно услышать эти слова, но не потому что родители или дети так чувствуют, а потому что так принято, что ли. А у меня тогда не было этих слов, хотя признаюсь, мне безумно хотелось их услышать. А значение жертвенности ради своего ребенка, я поняла гораздо позже.