Он перевернул его на спину, и в нос ему ударило перегаром, к которому примешивался сладкий запах марихуаны. И еще мочи. Бродяга справил малую нужду, даже не потрудившись расстегнуть штаны.
— Проклятые битники! — процедил полицейский и на этот раз носком ботинка угодил БК в челюсть. — Пошли, парень. Твое место в камере!
Он взвалил БК на плечо, и из кармана дорогого пиджака у того выпала фотография. Полицейский не сразу разобрался в переплетении тел на ней и насчитал шесть ног и почему-то пять рук. Наверное, «недоукомплектованная» конечность просто не попала в кадр.
— Значит, к тому же еще и извращенец? Куда, черт возьми, катится мир?
Когда они закончили, Мельхиор заметил:
— Это подтверждает старинную мудрость, что начальник должен во всем превосходить подчиненных. — И добавил на случай, если Сонг не поняла: — Потрясающе!
Сонг закурила сигарету, затянулась и передала Мельхиору.
— Как я уже говорила, — произнесла она, ничем не проявляя причастности к характерному запаху марихуаны, повисшему в воздухе, — тебе нужна организация.
Мельхиор глубоко втянул дым в легкие.
— Такой разговор лучше вести одетыми.
— Итак, — подытожила Сонг, когда Мельхиор рассказал ей обо всем, что случилось с ним после возвращения в Штаты. — Орфей — в Сан-Франциско. Наз — в округе Колумбия. И нечто, — она внимательно на него посмотрела, — на Кубе. Ты все доверил наемникам, и сам видишь, что из этого вышло. Ты потерял по меньшей мере два своих актива, а если принять во внимание, что Ивелич мог иметь в виду своей запиской, то и все три.
— Он не оставил бы записки, если бы нашел это.
Сонг закатила глаза, демонстрируя, как она устала от недомолвок.
— Я знаю, что это бомба, Мельхиор!
— Что — бомба?
— Я же говорила тебе: Дрю Эвертон, второй и четвертый четверг каждого месяца.
— Он не верит мне, когда я рассказываю ему о ядерной бомбе на Кубе, а сам болтает…
— Не отвлекайся, Мельхиор. Мы говорим об Ивеличе. Он не стал бы оставлять записки, если бы действовал по указке КГБ.
— Что ты хочешь этим сказать?
— Я хочу сказать — он прощупывает почву. Так же, как ты. Ищет предлог, чтобы уйти на вольные хлеба.
— И какое это имеет отношение ко мне?
— Он позвонит. Я думаю, он предпримет формальную попытку перевербовать тебя. А ты можешь сделать ему контрпредложение. Вы оба будете делать вид, что работаете на КГБ, чтобы воспользоваться его возможностями, а наделе организуете новую независимую команду.
— Где ты, разумеется, будешь равноправным партнером.
— Вспомни-ка, Мельхиор. Если бы ты в свое время не получил пинка, то до сих пор бы бегал с рогаткой.
— Ну, это вряд ли. Не сомневаюсь, что сумел бы дорасти до пистолета, — ухмыльнулся Мельхиор. — И чем будет заниматься эта новая команда? Чего добиваться?
Сонг дождалась, чтобы Мельхиор посмотрел ей в глаза.
— Чего сам пожелаешь.
Еще не открыв глаз, Чандлер понял: он в машине, и она движется. Но почему он лежит? Затянутый белым шелком потолок в восемнадцати дюймах над его головой был с разводами старых пятен. Два ряда окон по бокам узкого отсека задернуты шторами.
Он сообразил — катафалк! Его везут в катафалке.
Он умер!
Спереди послышался насмешливый голос:
— Как тебе среди живых?
Чандлер перевернулся на живот: он не был связан, что уже было хорошим признаком, и не лежал в гробу. Что еще лучше! Зеркало заднего вида было повернуто так, чтобы водитель мог видеть салон. Чандлер тоже мог его разглядеть: белый мужчина, ненамного старше его. Прическа короткая, как у военных, но черный костюм сшит по последней моде: узкие лацканы не шире дюйма, такой же узенький галстук.
И тут на него нахлынули воспоминания. Как он бежал с бензоколонки, задыхаясь от дыма и запаха горевшей плоти. Он сумел забраться в свою машину — и потерял сознание. Спустя три часа его нашел дорожный патруль. Чандлер вспомнил, как полицейский постучал дубинкой по стеклу и окликнул его, как открыл дверь и потряс за плечо, как через двадцать минут приехала «скорая» и три четверти часа везла его до больницы. Он вспомнил, как у него брали анализы и как он ни на что не реагировал, но понимал, что происходит, ибо видел все глазами обступивших его врачей. Он провел сутки в постели — точнее, двадцать три часа четырнадцать минут, затем его забрал и увез этот мужчина. И они ехали почти двенадцать часов.
Он снова посмотрел в зеркало.
— Агент Керрей?
На лице агента ФБР появилось выражение, какое Чандлер наблюдал прежде лишь на церковных фресках и в фильмах Сесиля Де Милля. Выражение блаженной признательности, будто Чандлер явился ангелом, возвещавшим о причислении БК к лику святых.
— Орфей, — прошептал БК.
— Нет, — последовало возражение. — Меня зовут Чандлер.