Сделка с дьяволом

Молодая женщина медленно пошла по аллее, лаская взглядом цветы: желтые и сиреневые хризантемы, белые и золотистые китайские астры, яркие флоксы, пышным узором укрывавшие землю. Она хотела дойти до реки и посидеть там, глядя на ее бурлящую воду.

Ведь там она познала самые лучшие часы своей жизни.

Ее гнев улетучился, осталась лишь сильная усталость.

Сколько всего произошло с ней за те несколько месяцев, сколько ей пришлось бороться… Но теперь у нее больше не было сил для борьбы, которую, она заранее знала, проиграет. Она мечтала лишь о покое, который могли дать ей этот старый дом и этот сад. Она останется жить здесь, будет растить своего сына, смотреть на эту воду и видеть, как проходит ее жизнь. А ведь ей всего двадцать лет!..

Ей стало холодно, и, когда чья-то рука легла ей на плечо, она подумала, что это Клеманс или Франсуа, и не обернулась, а лишь прошептала:

— Я сейчас вернусь, но оставьте меня одну еще на минутку…

— Ты слишком молода для одиночества, — услышала она голос Жана. — Я должен был это знать…

С замершим сердцем она закрыла глаза, чтобы подольше удержать то, что ей казалось сном. Но другая рука легла ей на плечо и заставила ее встать. Тогда она открыла глаза и увидела, что это был он, что она вовсе не спала, что это был Жан, ее Жан, тот, кого она никогда, никогда не перестанет любить…

— Ты пришел? — прошептала она. — Ты пришел ко мне?

Он улыбнулся, приоткрыв белоснежные зубы. Она взглянула в его светло-голубые глаза, так похожие на глаза маркиза.

— Этой ночью ты крикнула ветру мое имя, и он донес его до меня. Я должен был прийти.

— Чтобы проститься со мной?

— Нет. Чтобы спросить, хочешь ли ты меня… такого, каким я всегда был, человека ночи, предводителя волков…

— Нет. Ты Жан де Лозарг теперь, и я не хочу, чтобы ты стал клятвопреступником. Мне странно, что ты мне это говоришь.

— Кто говорит о клятвопреступлении? Сегодня ночью я вернул маркизу его слово. Я сказал ему, что предпочитаю быть никем, но не потерять твою любовь.

Если ты все еще этого хочешь, я буду жить с тобой, в твоей тени, возле нашего сына… Я слишком много страдал, пока тебя не было!

Но она была уже в его объятиях, смеясь и плача одновременно, уносимая волной счастья такого сильного, что она задыхалась.

— Хочу ли я этого? Хочу ли? О любовь моя, я никогда не желала ничего другого… Мы поженимся, чтобы бог был на нашей стороне, и будем жить одиноко, как твои волки, вдали от всех, но вместе… Долгие месяцы я страдала от холода без тебя. Мне надо, чтобы ты согрел меня…

— А ты не боишься лжи, сплетен, презрения?..

— Я боюсь лишь тебя потерять. Что значат другие и то, что они о нас думают? Ведь мы будем вместе!

Тогда он еще крепче обнял ее, зарывшись лицом в ее белокурые волосы, пахнущие сиренью и свежей травой. И они долго стояли так, освещенные выглянувшим из-за гор солнцем. Они не могли оторваться друг от друга, ведь они так долго ждали этого часа…

Их вернул на землю голос Клеманс:

— Мадам Гортензия! Где вы? Надо решать, что будет на десерт сегодня вечером… Что предпочтет, по-вашему, каноник?

Гортензия рассмеялась, и ее смех унес легкий утренний ветерок.

— Приготовьте, что хотите, Клеманс! Вы же знаете, что он, как и помощник епископа, ужасный сладкоежка…

— Каноник? — спросил Жан. — Ты ждешь его?

— Да, он приедет вечером, и я очень рада этому, ведь мы сможем поговорить с ним о нашей свадьбе. Он обещал дать свое благословение на Пасху… при условии, что я признаюсь тебе, что тогда обманула тебя. Если бы ты знал, как я сожалела о той глупости…

Жан обнял Гортензию за талию, и они направились к дому…

— Не будем больше говорить об этом. А сейчас накорми меня, я просто умираю с голоду. А потом… мне бы хотелось, чтобы ты рассказала о ваших приключениях с этой великолепной Фелисией…

Внезапно вдали смолк колокол, и Гортензия вспомнила о том, что произошло. Лицо ее нахмурилось.

— А ты… должен вернуться туда?

— Нет. Мне больше нечего там делать. Вчера вечером я ходил за аббатом Кейролем, чтобы он соборовал маркиза. А потом я услышал тебя. Тогда я и сказал маркизу то, что ты уже слышала, и оставил его наедине со священником. Маркиз просто брызгал слюной от гнева, а его проклятия были, наверное, слышны в деревне, но постепенно он утих. Он задыхался, и, когда я через некоторое время снова вошел в комнату, аббат молился, стоя на коленях у постели, где лежало недвижное тело. Он даже не услышал меня. Тогда я снова ушел в свою ночь, бродил по полям в компании со Светлячком. Я хотел сразу отправиться к тебе, но потом решил дождаться утра… Ты видишь, что в Лозарге для меня все кончено, но тебе, сердце мое, следует пойти на похороны. Впрочем, Пьерроне придет, чтобы сказать тебе об этом.

— Я не хочу туда идти.

— Ты не можешь поступить иначе. Не забывай, что твой сын, наш сын — последний сеньор…

Когда во второй половине дня старинная карета с каноником Комбером остановилась у крыльца, где его ожидали Гортензия, Жанетта и Годивелла, от фермы подошел Жан, несший на плечах маленького Этьена.

За ним следовал его верный огромный желтый волк.