"Накоплен большой фактологический материал, – рассказывает Гагарин невидимому собеседнику и рубит ладонью воздух, – выработана оригинальная стратегия на каждый отдельный случай…" В этот момент невидимый соглядатай окончательно испаряется, и Олег включает подфарники.
(6) От жизни в снегах (край света, однако) у Гагарина осталось два ярких воспоминания, которые со временем превратились в заезженные пластинки (столько раз отрабатывал). Оба связаны с едой.
В первом воспоминании фигурирует заливное из оленьего глаза – приносят Гагарину медную миску, он смотрит в неё, а из миски, словно зеркальным отражением, смотрит на него мёртвый глаз. Неповреждённый, цельный, словно муха в янтаре.
Гагарина едва не вывернуло, передёрнуло, будто в карбюратор вода попала, но пришлось сдержаться: местные жители пристально наблюдали за реакцией. Думал, засада или подстава, оказалось: самое деликатесное лакомство, преподносимое особенно важным персонам. Знак уважения – врач на севере это же до сих пор святое: что может быть круче? Почтальон? Продавец в лавке?
– Представляете, я к нему с вилкой, а он на меня смотрит… – Как правило, именно так он и заканчивал веселить пьяные компании.
И его обязательно спрашивали:
– Ну, и как, ты съел? Или хотя бы попробовал?
Гагарин расправлял плечи и с достоинством кивал.
Далее следовал другой обязательный вопрос:
– Ну, и как оно на вкус? – Лица слушателей заранее съёживались от омерзения.
Гагарин молча пожимал плечами и после мхатовской паузы (словно вспоминал ощущения) равнодушно говорил.
– Желток яйца. Желток яйца, однако.
После этого слушательницы делали вид, что их мутит, а слушатели выпивали по очередной, словно желая запить неприятное ощущение.
Второе воспоминание короче и отвратительнее. Его Гагарин приберегает на финал, пугать новеньких медсестёр на дежурствах. Де, пригласили его в одну ярангу роды принимать, а потом предложили пельменей отведать, всё чин по чину. Поел Гагарин пельменей, выпил огненной воды порядочно, вышел из яранги по малой нужде, а там у костра косматые старухи сидят, фарш делают. Ну, как они его делают – сырое мясо берут и пережёвывают. Рвут на части и жуют, жуют, пока оно фаршем не становится.
– Своими гнилыми зубами. – Коротко выстреливает Гагарин в слушателей и добавляет для острастки. – Слезящиеся глаза, гнилые зубы, ужас.
Очень часто рассказывал. Раньше. Теперь меньше: давно в городе, не нужно. Избыточно. Вот и на встрече выпускников не рассказывал. Хотя мог.
Просто… Этот снежный, холодный мир… На излёте лета случилась у Олега там любовь. Светочка. Кроткая якутская девушка, которую он практически усыновил. Некоторое время жили вместе, она его умиляла, он её воспитывал. Поднял, можно сказать, на ноги. Наконец уговорил учиться. План был прост: она едет в столицы, он, отработав контракт, за ней. Возвращается, а она уже модная штучка. Так и получилось.
Уехала, вкусила, стала. Да только не его штучкой… бизнесмена нашла, тогда только-только первые кооперативы пошли, кооператоры
"подниматься" стали, а её клубникой в январе кормили. Её, воспитанную на строганине. Тем и купили. Купилась.
Сначала время от времени пропадала, редко письма писала, не перезванивала. Объяснял тем, что занята, новую жизнь впитывает.
Потом и вовсе пропала. Гагарин приехал, кинулся разыскивать…
Пряталась, но он нашёл. Клубника со сливками. Ну-ну. Впал в огорчение примерно на год, даже запил. Пил и плакал. Плакал и пил.
Утешая, что вырастил дочку и отправил её во взрослую жизнь. Утешал
Светочкину маму, старую якутку Зою тем, что у Светочки всё нормально. А Светочка села на тяжёлые наркотики, сторчалась. Потом по рукам пошла. Пыталась к Гагарину вернуться, но тот, пару лет спустя, уже выздоровел.
Точнее, окаменел. Словно, надломилось внутри что-то. Зарёкся слабость проявлять. Испугался продолжений. Так и существовал один, выбирая из двух зол меньшее… именно в таком состоянии мы его и находим в Храме Всех Святых после утомительного дежурства.
Мамонтова здоровается и спрашивает про "как дела". А, ну до этого она ещё задаёт традиционный для мобильной связи вопрос – "ты можешь говорить", который Гагарин не замечает: он может говорить всегда.
Потому что если занят, то телефон отключается за ненадобностью.
Рассказать ей про раненного олигарха?
– Да вроде всё нормально, вот с работы иду, с дежурства, есть хочу сильно… – В речи Гагарина избыток придаточных, так как он боится обидеть Мамонтову немногословностью. Чтобы не подумала, что ему говорить не хочется или, скорее всего, что в жизни его ничего существенного не происходит.
– Понятно, – говорит Мамонтова, потому что всё действительно более чем очевидно: идёт человек после работы, усталый, голодный, даже как-то неловко беспокоить. Поэтому Мамонтова берёт гордую паузу.
А Гагарин, человек тактичный, вынужден эту паузу заполнить, ведь молчать по телефону глупо. Тем более по мобильному, придуманному, вообще-то, для разговоров. (7)
– Наверное, нужно зайти в гастроном и пельменей купить, – говорит он.