Самое удивительное, что утром его боевой конь завёлся с первой попытки. Отогревшись в гараже. Накануне он сильно замёрз. Просто замёрз. Замёрз и не выдержал.
Гагарин про тот северный случай и не думал никогда, мало ли чего…
А в этот раз Голос услышал, тут же всплыло воспоминание, что да, уже было нечто подобное. Вспомнил и тот, первый раз, когда. Так бывает, если возвращаешься в места, где давно не был, встречаешь старинного знакомого или находишь между страниц увесистого тома пожелтевший конверт с письмом. И тебя словно к некоей розетке подключают, словно в тебе некоторое состояние включается, тот, навсегда ушедший контекст, который был когда-то, да сплыл, весь вышел.
В жизни Гагарина нет ничего странного или необъяснимого. За исключением, разве что, этого самого непонятно откуда идущего голоса, который и за исключение-то посчитать сложно: ну было один раз, теперь вот, много лет спустя, так же случайно и бесповоротно, вторая серия. И не факт, что когда-нибудь случится третья.
– Чего же ты хочешь? – спрашивает Голос.
Гагарина трудно удивить. Он же точно знает, что Голос – не галлюцинация. Так уж мир устроен. В нём всякое бывает. Мало ли что.
Если бы кто другой рассказал, то Олег подумал бы, мол, лечиться нужно, но про себя-то он знает, что нормален.
Подхватывая диалог, Гагарин пожимает плечами. В комнате душно. Ему хочется выйти на балкон. На улице листва шепчет, над домом прохладное облако проплывает, похожее на карту Древней Греции.
На подоконнике лежат сигареты и зажигалка. Гагарин закуривает, там думать легче. И отвечать легче.
– Вроде бы ничего особенного, всё как у всех, – после паузы говорит
Гагарин, – чтобы всё было и мне за это ничего не было…
– Но это слишком общо, – сердится Голос, требуя конкретности, – чётче, чётче формулируй, как если записываешь на бумагу, понял?
– Но я даже не знаю, что я хочу, ты меня как-то врасплох застал, – оправдывается Олег, он привык оправдываться, даже если в том нет особенной необходимости.
– Думай сейчас, потом будет поздно, – Голос проявляет настойчивость.
– Впрочем, может и не будет…
– В голову всякие глупости лезут, – смеётся Олег, – вроде того, чтобы Фриде перестали каждое утро подкладывать носовой платок с синей каймой.
– Шутка хороша один раз, – обижается Голос.
– Ну, да, да, я понимаю, – спешит согласиться Олег, – а вот нельзя что-нибудь глобальное хотеть, типа мира во всём мире?
– Ну и дурак же вы, Олег Евгеньевич, – еще больше сердится Голос, – желание должно быть конкретно. Иначе это не желание, а пустая фантазия, мечта…
– Ну, вам виднее, – Гагарин путается в "ты" и "вы", не помнит, в каких он отношениях с хозяином Голоса. Точнее, не хочет помнить, страшно ему.
– Ты бы не острил бы, а скорее формулировал, пока поезд твой не ушёл…
– А хоть бы и ушёл, – Олег хочет "срезать" Голос, но остерегается, начав лихорадочно соображать над тем, что же, в самом деле, ему от жизни нужно.
– Здоровья, денег, счастья в личной жизни, – как в поздравительных открытках пишут (квинтэссенция народной мудрости, в ней дурного же не пожелают), – ну, и, конечно, конечно же, исполнения всех желаний…
Гагарин представляет поздравительную открытку, как он пишет в ней, как буквы выдавливаются шариковой ручкой на глянцевую бумагу, как чернила, пока не высохли, размазываются. Вот и сигарета истлела в руке, дым растаял, а Гагарин продолжает стоять на балконе под уже давно высохшими плавками китайского производства, висящими здесь с прошлых выходных (последний приступ трудового энтузиазма), обозревая окрестности. Древняя Греция растаяла, подобно пломбиру, превратившись в пену воздушного океана, а Олег всё стоит, зацепившись взглядом за подробность в пейзаже. Словно бы ждёт чего-то. Продолжения разговора, например.
Потом стряхивает оцепенение, взгляд снова становится подвижным, осмысленным. Вспоминает про пельмени, да поздно, они давно уже превратились в ком глины, "для перорального употребления" совершенно негодный. Олег морщится и идёт выливать дымящуюся биомассу в унитаз.
Продолжения диалога не следует. Гагарин так и не понял, зачем Голос звучал, чем их общение закончилось. Его густые брови шевелились от напряжения – пока шёл из кухни к унитазу, пока выливал густую мутноватую жижу, напряжённо думал – что же всё это значит? Может значить…
Но так и не понял, вздохнул, пошёл включить радио – в памяти снова возникла та самая мелодия, навязчиво требуя немедленного воспроизведения (10). Олег Гагарин справедливо рассудил, что поймать её на радиоволне у него больше шансов. Потому что по муз-тв её крутили недавно, значит, вряд ли повторят в ближайшее время (песенка эта не новинка и не проверенный хит), а на радио, глядишь, и попадётся. Тем более, что fm-радиостанций теперь развелось такое значительное количество, что где-нибудь да обязательно, пить дать, всплывёт.
Гагарин вздыхает, отпуская мысли о Голосе восвояси. Куда подальше.
Выключает счётчик, зажигание, вытаскивая ключ из автомобиля своего сознания.