Сделано в Швеции

Замерзшее тело больше не мерзло, Иван нашел в себе силы спуститься с крыльца, к Лео.

– А Феликс?

– Лучше не бывает.

– Столько времени прошло.

Лео знал, что теперь будет.

– Лео, сынок, почему ты с ними не поговоришь?

– Вряд ли Феликс…

– Мы бы могли встретиться. Все вместе. Вчетвером!

– … захочет тебя видеть. Вообще. Когда-нибудь.

Иван был совсем рядом, всего в нескольких метрах,

и Лео учуял перегар от вчерашнего “Вранаца”.

– Но ты же наверняка…

– Ты же знаешь, какой он. Если Феликс что-то решил, его не сдвинешь.

– Какого черта, это же было четырнадцать лет назад!

– И ты до сих пор не попросил прощения.

– Откуда такое упрямство! Неужели так трудно забыть?

– Вроде как плевок в лицо. Верно, отец?

– Ты ведь можешь с ним поговорить. И мы встретимся. Идет?

Эти глаза. Уверенность.

– Кстати, у меня сейчас тоже полно работы. Большой заказ. Гостиница, оклеить обоями пятьдесят пять комнат, покрасить деревянные поверхности, потом все окна, знаешь ли, минимум тринадцать кусков за номер, чертовски хороший заказ. Я много думал насчет тебя. Нам бы стоило поработать вместе. Мне и тебе. А теперь… и твоим братьям.

Черт бы побрал эти черные глаза, они пугали его, с ними он вырос, от них сбежал.

– Послушай… папа.

– Да?

– Я тебе больше не мальчик на побегушках.

На сей раз эти глаза его не достанут.

– Ты думаешь только о себе! Понимаешь?

Лео смотрел на отца, с годами он вроде как съежился, уменьшился. Брови торчат буйными кустами, как антенны, одежда грязная, и с такого близкого расстояния он чуял свежий пот, который оживил и старый.

– Ты всегда был такой. Думал только о себе. О своей шкуре.

Лео не ответил.

– Как все стукачи.

– Что, черт побери, ты сказал?

– Приезжаешь сюда. Важный, как индюк. Годами ни слова. Конечно, я ж ни хрена не заслужил. Так какого черта ты приперся теперь, с сорока тремя тыщами? Сорок три тыщи! Ты откуда их достал? Из своей задницы? Так я и поверил! Нашел дурака. Каким манером ты огреб этакие деньжищи? Без меня? За какую такую работу столько отваливают? – Иван достал из нагрудного кармана самокрутку, закурил. – Явился сюда рассказать мне про своих братьев, которые отца видеть не желают. Затолкать все мне в глотку, как гусю на откорме? Корчишь из себя важную персону, получше меня? Да уж, стукач он и есть стукач! Доносчик\

– Я, блин, тогда ни слова не сказал, и ты это знаешь!

– Ты меня выдал.

Каждый раз. И не имеет значения, кричать ли дальше или сломать ему еще три ребра. Все равно так и будет продолжаться. Лео медленно вздохнул, протянул руку и кончиками пальцев постучал по нагрудному карману дешевой отцовской рубахи.

– Мы квиты.

На полной скорости он гнал по жилому району. Стукач. Гнал мимо школы, мимо общедоступного бассейна, мимо библиотеки. Стукач. Потом резко притормозил. Отцовское “стукачГ застряло в голове, хотя раньше такого не бывало.

Пустые парковочные места возле невысоких красных построек Эсму-Центра, он ненадолго остановился, глядя на продуктовые магазины, банки, кафе, обувную мастерскую, химчистку, цветочный магазин.

Я ни слова не сказал. Мне было десять лет, и я сидел перед этим паршивым жирнюгой полицейским.

Если глянуть чуть дальше, мимо магазинчика на углу, можно увидеть кирпичную трубу дома, где сейчас сидит отец, где они вместе жили и работали, раньше, когда это еще было возможно, а через десять лет после того, как мальчонка сдержал слово и не проболтался, Лео бросил там пояс с инструментами, встретил мать-одиночку пятью годами старше и решил переехать к ней, в двухкомнатную квартирку в Хагсетре.

Ни один стукач не сумел бы ограбить инкассаторский автомобиль.

Три месяца спустя они с Аннели сообща сняли четырехкомнатную квартиру в Скугосе, который некогда был для него всем миром. Но не теперь.

Ты когда-нибудь грабил инкассаторский автомобиль, а, папаша?

Лео открыл дверцу машины, пошел к угловому магазинчику. Положил на прилавок пачку “Кэмела”, стараясь не встречаться взглядом с хозяином, Йонссоном, который ничуть не изменился: все та же плешь в обрамлении остатков седых волос.

– Что-нибудь еще?

– Нет, это все.

– Что-нибудь для отца? Пакет табаку и папиросная бумага, так?

– Не сегодня.

Перепачкав руки в гипсовой пыли, он выгреб из кармана рабочих брюк несколько купюр, помятые 50-кроновые купюры из добычи, протянул Йонссону, а тот сунул деньги в приоткрытый ящик кассы – раз ящик открыт, можно обойтись без чека.

– Давненько тебя не видно, парень.

Лео уже был у двери, возле газет.

– Да, давненько.

– Слышь, – улыбнулся Йонссон, – передай привет папаше.

Ты всегда оставлял им следы. А я? Есть у полиции мои следы?

Лео не ответил, сжимая в руке пачку сигарет и сдачу, кивнул и вышел.

Нет. Нету у них ничего. Ни малейшей зацепки.