Сделай это нежно

Но потом подумала, что все должны немного помучиться, разыскивая ее. И нашла верное решение: она замерзнет в снегу!

А еще лучше: она насмерть простудится. Ведь простуда – ее «конек»: Елизавета всегда простужалась. И, сколько себя помнит, каждую зиму ходила с компрессами на шее или на ушах. Тело под компрессами сильно чесалось, и Елизавета почесывала его длинной бабушкиной спицей. А на левом глазу у нее всегда красовался огромный ячмень, который прогревали солью или горячим яйцом. Это была сущая пытка.

Так неужели эти муки придется терпеть еще лет шестьдесят? А вдруг – больше?

Подумав так, Елизавета решила как следует промерзнуть в снегу, а потом вернуться домой и победно умереть на глазах у всех обидчиков.

Она дошла до самого берега, где, как ей казалось, снег был самым холодным, сняла шубу и варежки, аккуратно сложила их неподалеку от себя, расчистила место в сугробе и опустилась на снег.

Потом принялась нагребать его на себя, как это делала летом, закапываясь в песок.

Нагребла до самой шеи и стала ждать, когда замерзнет.

Но, на удивление, холодно ей не стало.

Елизавета хорошо утрамбовала снег вокруг себя ладонями – так, что на поверхности осталась одна голова. И стала ждать.

А в ожидании размышляла.

Вот, думала Елизавета, я умру. Буду лежать тихая и смирная, послушная, с закрытыми глазами – белая-белая. Вся – в белом! Ведь соседка как-то говорила, что девушек, которые не вышли замуж, хоронят в красивых свадебных платьях. А вокруг будут стоять мама, бабушка, папа и Саша, а еще – Ромка, Стасик, Олька, Ера, Светлана Михайловна и дядя Паша.

Все ее враги!

Олька и Лера, наверное, будут завидовать – им такое платье и не снилось!

Саша, конечно, будет радоваться: ему достанется все, что останется после Елизаветы, а главное – велосипед, за который они всегда дрались чуть ли не до крови! И мама с папой тоже обрадуются: теперь никто не будет рисовать на обоях, не будет приносить в дом котят и пачкать новую одежду. Бабушка, может, немножко и погрустит, но потом поймет свое счастье: не надо будет делать двойную порцию блинчиков или вязать свитера и носки в двойном количестве.

Светлана Михайловна вообще будет скакать от счастья на одной ножке, это понятно. Ведь она сама как-то сказала, что если бы Елизаветы в ее группе не было, она бы перекрестилась и спала спокойно. Вот теперь будет креститься и спать вволю! Ну и дядя Паша тоже будет спать спокойно – никто теперь не будет прыгать с гаражей, не будет бегать по клумбам, и никого не надо будет снимать с пожарных лестниц!

Вот кто действительно поплачет, так это Ромка и Стасик.

Хотя, если хорошенько разобраться, чего им плакать, если теперь они смогут во всем быть первыми? В плевках в длину и высоту, в охоте на голубей, в свисте через лист лопуха, в слежке за шпионами, в разжигании костра и всяком таком.

Нет, они будут рады!

Поэтому Елизавете терять нечего.

А вот увидеть, как по ней будут скучать, – интересно!

Ведь все же мама с папой и бабушкой, наверное, позже (когда хорошенько нарадуются тому, что избавились от такой непослушной Елизаветы) начнут плакать и жалеть, что ее нет.

Мама скажет: ну зачем мы так издевались над ней, запрещали рисовать на обоях, заставляли есть кашу?

Зачем мы не позволяли ей бродить у реки, скажет папа. Ой, зачем я ругала ее за то, что путает мои нитки, заплачет бабушка.

И даже Саша всхлипнет, мол, пусть бы брала велосипед – сколько угодно!

А Светлана Михайловна будет стоять тихо, и все сразу поймут, что это она была виновата, когда ставила Елизавету в угол на глазах остальных детей и жаловалась на нее родителям.

Олька принесет ей свою дорогую немецкую куклу, волосы которой Елизавета раскрасила лаком для ногтей, скажет: ах, бери, хоть всю раскрась, мне не жалко. А Лера…

Лера пожалеет, что не пригласила Елизавету на свой день рождения, скажет: пусть бы ходила к нам в гости хоть каждый день – у нас еще много есть чего поломать!

…Ресницы у Елизаветы покрылись инеем и стали длинными-длинными, как у сказочной Снегурочки. Сквозь них было так интересно наблюдать за тем, как красив мир – будто соткан из кружева. А еще было интересно слушать тишину – такую тихую-тихую, как будто сидишь внутри яблока.

Вот интересно, думает Елизавета, как же будет ТАМ – то есть после того, как она умрет? Конечно, кашей ее не будут кормить, и это хорошо. И Саша не будет донимать ее утром, стягивая с нее одеяло. И папа не будет заставлять чистить зубы.

Бабушка не будет заплетать косы и мыть их заваркой, чтобы они блестели. И мама не будет читать ей на ночь «Винни-Пуха».

Словом, будет Елизавета сама себе хозяйка: хочешь – спи, хочешь – лезь на пожарную лестницу и виси вниз головой, сколько душа пожелает, – хоть сто лет подряд!

«Пер-спек-тива…» – сказал бы папа.

Елизавета не знала, что такое «перспектива», но слово ей не нравилось – оно было колючим и скучным.

Снег действительно пах яблоком, и Елизавета с удовольствием начала сгрызать его с подмерзшего воротничка. Во-первых, это было вкусно, а во-вторых, приближало к цели – похолодеть изнутри.