Сделай это нежно

– Так бывает всегда: кто-то живет рядом с тобой – на первый взгляд, такой же, как и ты. Две руки, две ноги, голова… Вы общаетесь. Иногда он кажется тебе лучше других, лучше тебя самого. Лучше – но не более того! Ведь вас обоих судьба вертит в одной плоскости, совсем рядом друг от друга. Но с его уходом ты начинаешь вспоминать его слова, его поступки, его поведение, манеры, улыбку – и неожиданно осознаешь, что означало это «лучше»: особый! Не такой, как все. Выдающийся. Поцелованный Богом. Тот, кто согревал и освещал всю твою жизнь, у кого ты бессознательно учился быть человеком. Хотя все казалось слишком простым: разве трудно подарить нищему свой кафтан, разве сложно поздороваться с прохожим, который улыбается тебе, поговорить со стариками, утешить ребенка, утешить друга? Но если это так просто, почему ты сам не делал этого? Почему ждал этих действий от другого – «лучшего, чем ты»? Такая она была, эта Жанна из Домреми. Я знаю, наступят и другие времена. Но не уверен, что этот печальный урок пойдет на пользу человечеству. Мы пока темные душой. Мы пока не умеем любить и верить. А если умеем, то это касается только того, что мы называем «своим» – того, что не выходит за рамки собственных желаний и страстей. За рамки нашего личного подворья. Так и запишите в свой свиток, дорогой синьор…

Венецианец раскланивается, подзывает Марион, велит после его ухода налить «славному обществу» еще по кружке.

Мы остаемся одни.

Таверна уже пуста.

Нам больше не о чем говорить.

И тогда, хорошенько прочистив горло хриплым кашлем, Поллишон произносит:

– Ты, Амблевиль, по кличке Тощий, сказал, что мы ничего не сделали для нашей Жанны…

– Да, – добавляет Жан из Меца. – Ты бросил нам страшное обвинение, которое мы все же должны принять из твоих праведных уст…

– Но ты должен помнить и о том, чего мы не скажем никому, – говорит Поллишон.

– Никому, кроме тебя, поборник справедливости, – добавляет Жан.

И Поллишон шепчет мне в правое ухо:

– А как ты думаешь, дружище, кто помог преподобному судье канонику Жану Эстиве утонуть в болоте на третий день после ее казни?

А Жан из Меца шепчет в левое:

– А кто отправил в лучшие миры бакалавра теологии, славного приора доминиканского монастыря Сен-Жак, наместника инквизитора Франции в Руанском диоцезе Жана Леметра?

– Но до Кошона мы добрались слишком поздно… – вздыхает Поллишон.

– Жаль… – вздыхает Жан.

Я низко склоняю голову и искоса смотрю: не слышит ли нас прелестная Марион и тот подозрительный пьянчужка, что спит за соседним столом.

Ведь я тоже должен сообщить своим боевым товарищам кое-что.

Я говорю так:

– А как вы думаете, кто был тем цирюльником, в кресле которого погиб насильственной смертью Пьер Кошон, епископ Бове, епископ Лизье, магистр искусств, лиценциат канонического права, доверенное лицо бургундского герцога Филиппа Доброго и председатель руанского процесса над Жанной д’Арк?..