— А где был?
— Да жил себе не тужил. А потом взял вот заболел, — я с усмешкой посмотрел на неё.
О, как сверлит взглядом! Вы ж, мадам, на мне дыру протрёте!
— И где жил?
— Здесь недалече, — и ведь не врал же, я в Сибири много где бывал.
Судя по взгляду знахарки, она готова была взорваться. Ха… детектор лжи от правды заглючило!
— Баба Софа, вы хотели о чём-то со мной поговорить? Так не ходите вокруг да около, — я посмотрел на неё с легкой грустинкой. Надеюсь, я правильно оценил этого человека. Иначе мне… даже представлять не хочу.
— Хотела, — она отрешённо покачала головой. — Кто ты?
— На Мишку не похож?
— Норов тот же задиристый, но ты другой, — она задумчиво растягивала слова. — Он меня побаивался, а ты смотришь, как на ровню. Мишка не знал, что делать, крутился, как белка, а выхода не видел. Ты же, по глазам вижу, многое сразу решаешь с дальней задумкой, небось, на долгие годы вперёд дела свои рассчитал.
— Ну-у куда там! Жизнь такая штука — всегда сумеет преподнести сюрприз, особенно если решишь, что уже всё о ней знаешь. Вот и здесь оказаться я никак не ожидал. Радовался жизни и вдруг, — я усмехнулся, — чужих блох кормить стал.
— Где жил?
— Да жил-то я много где, но лучше спросить когда.
Софа задумалась надолго, видать, о своем, о девичьем. Но наконец ожила, посмотрела и, решив что-то, спросила:
— Когда ж ты жил?
Я с улыбкой посмотрел на неё — ну, была не была:
— Родиться я должен где-то через девяносто лет. А прожил до попадания сюда пятьдесят четыре года.
А прокурорский взор не меняется.
— Как к нам попал?
— Не знаю. Уснул там, проснулся здесь.
— Ритуалы какие справлял?
— Да никаких ритуалов…, - тут я замер: а ведь не помню, были там какие-нибудь ритуалы или нет. Может, пьяные реконструкторы вокруг меня весёлую джагу-джагу сплясали? А Вадик в ритме вальса постреливал в воздух ну очень холостыми зарядами… Бл…
— Впрочем, я был пьян и не помню происходившего перед переносом.
— Переносом?
— В будущем перемещение сознания из одного человека в другого будут называть переносом.
— Так у вас это часто деется?
— Нет, не часто. Наоборот, многие считали перенос невозможным, я тоже. Ходили, разумеется, слухи, будто такое случалось, но доказательств-то нет. Писатели в романах, конечно, много раз его описывали. Хм… каждый по-своему.
— А с Мишкой что?
— Не знаю. Я с ним не общался.
— Что с ним могло случиться? Какие о том у потомков суждения сложились?
— Ну, раз я его не ощущаю, то он или хорошо спрятался — в таком случае есть вероятность его возвращения, или он ушел навсегда, например, в моё тело.
Она отвернулась, покачала головой.
— Ох Мишка-Мишка! Боялась я за него. Слишком всполошный парень был.
Тяжело вздохнув, она продолжила:
— Слыхала я об этом переносе, Галина как-то рассказывала.
— Софа… эээ… ничего, если я по имени буду обращаться?
— Наедине можешь, а на людях зови Софья Марковна.
— Хорошо. Скажи, а можно ли связаться с ушедшим? Может, попробовать как-нибудь поговорить с Мишкой?
— Можно. Только сейчас его нельзя тревожить, время ему дать надо. Пусть уляжется всё.
— Что ж, так и поступим.
— Значит, тебе пятьдесят четыре года, — она задумчиво посмотрела на меня. — То-то ты нас с Машкой в оборот взял.
Хм… кто кого взял, ещё вопрос! Я вон молчать думал в тряпочку о попадалове, а меня растрясли, как грушу.
Постепенно приглядываясь на дневном свету, я уже понял — Софьин возраст вчера определён неправильно. Старостью тут и не пахнет. По виду ей от тридцати пяти до сорока или чуть больше. Хотя это для той жизни, а в данном времени всё иначе, да ещё в лесу. И тёмные круги под глазами, скорее всего, из-за моего лечения появились. А лицо красивое… точёное, нос прямой. Глаза ярко-зелёные. Из-под платка тугая коса по спине. Волосы каштановые, с заметной рыжинкой. И грудь… хм… есть.
Эх… лет десять назад сочный персик был, мужчины, наверно, проходу не давали. Что ж до сих пор не замужем-то? Сегодня пришла в белой вышитой рубахе, и сарафан новый, тёмно-синий. Интересно, она для меня так принарядилась? Попытался представить её в одежде 21 века. Ммм… чуток макияжа… и я с такой… не отказался бы по чашечке кофэ распить… за завтраком.
— Как жить думаешь?
— Жить? — я с трудом выплыл из фантазий. — Ну, сначала нужно обеспечить нас припасом на зиму, а там увидим.
— Ты, смотрю, надолго решил у меня обосноваться. Чё ж хозяйку не спросил? — знахарка с хитринкой на меня посмотрела.
— Да вот вижу, хозяйка помирать зимой собралась, дай, думаю, порадую. В тесноте да не в обиде, — не остался я в долгу.
— Хе-хе, помирать! Спасибо за радение. Да… жить после смерти Снегурки не очень-то хотелось, — в глазах мелькнула грустинка. — Но коли в моём доме прижилась парочка шебутных мальцов, о том и думать неча.
— Прости, невежливо о возрасте у женщины спрашивать, но всё же сколько тебе лет?
— Чего уж там. Тридцать седьмая весна в этом году пришла. А ты, поди, думал, я совсем старая?
— Ну…, - не хотелось мне признаваться, что вчера были такие мысли, — жизнь в лесу быстро старит. Не расскажешь, как здесь оказалась?
Меня смерили взглядом, ну, так, слегка. Почти как своего.