Сдайся мне (СИ)

— Вернемся к моему вопросу, зефирка. Что это за хрен терся возле тебя?

Я быстро моргаю, скосив взгляд вниз, как бы намекая Мирону, что в таком положении особо не поговоришь.

— Ах да, забыл совсем.

Рот мне освобождают, но это не отменяет того факта, что я не хочу ничего рассказывать про Алекса.

Да и было бы что…

Мы с ним говорили сегодня в первый раз, а Мирон, кажется…ревнует? Я не уверена.

— Это Алеша, — шепчу, проигнорировав ком в горле. — Он учится у нас тут. Пловец, местная достопримечательность.

— Нравится тебе?

— Демидов всем нравится.

— Алеша Демидов, значит. Ну-ну.

Молчание заставляет волоски на моей коже встать дыбом. Сердце колотится так, что я могу его слышать, а колени… Если бы Мирон не держал меня напором своего тела, я бы по стеночке утекла на пол.

— А мокрой такой тоже он тебя сделал?

— Ч-что? — кусаю губы, никак не сообразив, зачем он задает мне такие вопросы. Откровенные.

Одним пальцем Мирон поддевает мой свитер и оттягивает его снизу, чтобы показать все еще не высохшие пятна от воды. Дурочка я, правда? Беспросветная отчаявшаяся дурочка.

— Какой порочный ангелочек мне достался. Признавайся, Динь-Динь, о чем ты подумала?

Я вздрагиваю, когда чужой мокрый язык задевает мочку уха, обводя по кругу маленький гвоздик.

— Об экзамене, — выдаю первое, что приходит в голову. — Я сдала зачетную работу на четверку. Один вопрос подкачал, но он был слишком сложным, у меня не получилось быстро сообразить, поэтому преподаватель…

— Тише ты, тараторка маленькая. Я не успеваю следить за ходом твоих мыслей, когда эти пухлые губы двигаются прямо перед моим глазами.

— Тогда зачем спросил?

— Надеялся на правду, — он тянется к упавшей на щеку прядке и убирает ее от лица. — С Агатой разговаривала уже?

— Утром, да. Спасибо, что ничего не рассказал моей сестре. У нее и так слишком много проблем сейчас, я не хочу добавлять новые. Она за меня постоянно волнуется…

— Я тоже.

— Что?

— Волнуюсь за твою попку. Учти, обещание не находить больше на нее никаких неприятностей в силе. Иначе Агата узнает, как сильно ты накосячила.

— Можешь не напоминать мне об этом? Я и так чувствую себя опозоренной. Своими же руками.

— Не хочу, чтобы ты забыла об этом слишком быстро. В следующий раз меня может не оказаться рядом, и никто тебе не поможет, не вытащит. Тебе запачкают грязью твои прекрасные белые перышки, малышка, или к чертям выдернут их все.

— Хватит уже считать меня ребенком. Все совершают ошибки, ты тоже не совершенен.

— Я хотя бы могу постоять за себя.

— Я тоже…могу, — сглатываю, замечая изменения во взгляде Мирона.

Если до этого он смотрел на меня с какой-то странной теплотой, то теперь в его глазах ледяная буря. У меня все тело покалывает, как от тысячи пронизывающих меня в одну секунду иголок.

— Можешь… — повторяет он за мной. — Получится остановить меня, Динь-Динь, если я прямо сейчас захочу посмотреть на твои трусики?

У меня из горла вырывается странный звук. Полустон-полувсхип-полумяуканье.

— Ты не захочешь… — слабая попытка, но другой у меня в арсенале нет.

Раз. И кнопка на моих джинсах вылетает из петли.

Два. Бегунок на молнии ползет вниз.

Три…

Я набираю побольше воздуха в грудь, толкаю Мирона обеими ладонями и отпрыгиваю подальше, пока он дезориентирован.

Быстро застегиваю джинсы и в оба глаза наблюдаю за наглецом, который опять тянет ко мне свои руки с очередной шокирующей провокацией. А сердечко все равно оглушающе стучит, разгоняя кровь по венам быстрыми волнами.

От этого мне становится жарко, я краснею, только на этот раз уже не от смущения. Свитер еще этот колючий прилипает к вспотевшей спине…

— Ты в машине сказал, что скоро уедешь из Питера. Когда?

Хочу, чтобы он произнес это вслух. Я не могу снова привязаться к Мирону, чтобы в конечном итоге снова собирать себя по кусочкам, когда он исчезнет.

— Гонишь, ангелочек? — приподнимая одну бровь, спрашивает он.

— Не ожидала встретить тебя сегодня. Будут еще такие неожиданности дальше или мне можно спокойно ходить по университету, не оглядываясь каждую секунду?

— Спокойно? То есть я тебя волную, Динь?

— В данный момент ты не даешь мне пойти на очень важную лекцию, — нахмуриваюсь.

— Очень важную, да? Насколько я успел изучить расписание, пока торчал в коридоре перед началом своего великолепного выступления, пара у тебя уже должна была начаться. А ты, маленькая прогульщица, зачем-то мне врешь, — он улыбается, поймав меня на лжи.

Почему его знакомый должен был работать именно в моем университете? Почему именно в этом корпусе, когда у нас их целых три?

Лучше бы Мирон уехал, не поставив меня в известность. Так мне было бы проще пережить расставание с ним. Все внутри, что всколыхнулось после единственной встречи, улеглось бы. Подумаешь, пара ночей на мокрой подушке — это не так страшно, как в течение года больше напоминать серое прозрачное приведение, чем нормального человека.

— Отвезу тебя домой, — не спрашивает, а скорее утверждает Мирон. — Не хватало еще тебе тащиться на автобусе с мокрыми волосами.

— Они скоро высохнут, — перечу ему, потому что не понимаю, как смогу выдержать поездку в тесном замкнутом пространстве.