Счастье Зуттера

— «В страхе живете вы в этом мире, — процитировал Зуттер, — но утешьтесь, я преодолел мир». Я не боюсь, и знаешь почему? Потому что немножко знаю по-гречески. Мир, о котором там идет речь, называется kosmos, что значит «украшение». Мир — это сплошное великолепие, и не его вина, что мы не умеем с ним ладить. С какой стати мне жаловаться на это великолепие, только потому что я не в состоянии его удержать? Разве от этого он становится несостоятельным? Мне не хочется быть занудой, Фриц, поэтому я не христианин и не экономист. Я могу только пожалеть человека, который из-за частички этого великолепия, которое не принадлежит ни ему, ни мне, хочет меня прикончить. Я не принимаю его всерьез — даже в том случае, если ему удастся его замысел. Для меня мир, в котором я вынужден бояться за свою жизнь, кажется слишком глупым. А потому и мотивы, которые ты мне называешь, кажутся мне слишком глупыми — излишними, как и твое христианское миросозерцание, которое без всяких усилий смог поколебать зубной врач из Пирмазенса. Если я глупец, ОФриц, то и ты тоже.

— Сатана гордым стал, да с неба упал.

— Не вижу здесь ни гордыни, ни падения, — сказал Зуттер. — Та цена, которую ты платишь за свое видение мира, не подтолкнет меня к падению.

— Эмиль, я просто не понимаю. Тридцать лет ты был судебным репортером. Ты внимательно приглядывался к людям, к тому, что они делают, раскрывал подоплеку их дел. А теперь не можешь понять, что ты главный подозреваемый в смерти Руфи. Что полиция, конечно же, подозревает тебя и, конечно же, продолжает следить за тобой, за каждым твоим шагом.

— Я догадываюсь об этом, — сказал Зуттер, — и это меня забавляет. Даже успокаивает, так как недобрый взгляд полиции может пересечься с глазом целящегося в меня преступника. Но полной уверенности в этом у меня нет, хотя преступность полиции в нашей стране все еще низка в сравнении с Бразилией. Но все может измениться, если в этой сфере по-прежнему не будет порядка. Как оплачивает государство своих верных слуг из скудного бюджета? То-то и оно. Вот им и приходится искать спонсоров. А где их найдешь, как не на той стороне, с которой столь долго профессионально общаешься? Так они могут делать друг другу скидки, полную цену платит сегодня только глупец. В таком случае почему не я?

— Ты нигилист, — сказал Фриц.

— Я с удовольствием оставляю за другими право быть моими врагами. Поэтому меня не интересуют мотивы, которые ты мне предлагаешь. Забирай их обратно. Давай полюбуемся дождем и кошкой, которая получает от него удовольствие.

— Эмиль, — озабоченно сказал Фриц, — тебе уже никто не поможет.

— Не поможет тот, кто сам беспомощен. Руфь мне помогала.

— Если ты в ней не обманывался, — сказал Фриц. — Посмотри на Монику. Когда женщины снимают с себя грим тщеславия, называемый ими любовью, они на все способны.

— А мы разве нет? Вполне может быть, что я обманывался в Руфи, но я хотел этого. Как христианин ты должен знать: воля человека — его царствие небесное.

— Для царствия небесного ты, по-моему, не годишься.

— Вот тут ты совершенно прав, — согласился Зуттер.

26

Зуттер поставил перед собой цель: до отъезда в сентябре в Сильс прибраться в доме. «В „Шмелях“ должна быть чистота». Он попытался сделать это прошлой зимой — и застрял уже в подвале. Там так и остался стоять ряд набитых под завязку серых мусорных мешков — словно «скульптурная» группа Георга из эмментальского периода, названная им «Двенадцать апостолов» и вызвавшая в семидесятые годы немалый скандал. Сегодня этим уже никого не удивишь, а тогда, вспомнил с тоской Зуттер, даже мусорные мешки вызывали сенсацию.

Зуттер так и не вывез свои мешки, они стояли в подвале, полные дорогих его памяти вещей, которые он, оставаясь в здравом уме, никогда бы не выбросил. Чтобы составить себе представление о содержимом мешков, их надо было опорожнить, и тогда подвал снова погрузился бы в хаос. «Начну-ка я лучше сверху, — решил Зуттер, — летними вечерами там можно работать до половины десятого, не включая свет».

В фирме, занимавшейся перевозкой вещей, Зуттер заказал достаточное количество картонных ящиков двух размеров. Место для них он очистил в зимнем саду, перетащив растения во двор, а самые чувствительные пристроив в тени у террасы: пусть подышат горячим воздухом своей родины, тем более что жара в июне стояла тропическая. Дожди начались только в июле, резко похолодало, Центральная Европа оказалась в зоне холодного циклона, который застыл на месте. Но Зуттер не замечал непогоды и продолжал жить в обществе своих картонок, превративших дом в лабиринт; он лавировал в проходах между ними, словно канатоходец. Ящики тянулись к нему своими четырехугольными ртами с высунутыми надломленными языками, ожидая, что он наполнит их ненужными вещами; долго же им приходилось ждать.