Счастье Зуттера

— Кто ты?

— Самка сурка.

— И что ты все шепчешь?

— Зимняя спячка, зимняя спячка. Ты должен хорошо укрывать меня этой зимой.

— И что потом?

— Потом будет весна. Иначе я тут же умру.

Еще позже:

Я Изабелла Безумная. Пожалуйста, возьми мое тело. Он больше не хочет меня знать.

21

Зуттер расследует дело Зуттера: только чтобы заняться чем-нибудь, так сказать, отвлекающая терапия или предосторожность, профилактика?

Если и профилактика, Зуттер, то касающаяся тебя одного. На общественный интерес рассчитывать нечего. Случившееся с тобой — твое личное дело, окажи услугу самому себе. Ты должен расследовать возникшее у тебя подозрение, от этого зависит твоя жизнь, ведь тот, кто стрелял, вполне может попробовать еще раз, если ты сделаешь неверный шаг. Но чтобы знать, какой шаг преступник сочтет неверным, нужен его образ, и тут кошка кусает себя за собственный хвост — занятие, свойственное котятам.

В деле самопознания, Зуттер, ты никогда не был силен, вопреки «сократовской иронии», которой наделил тебя главный редактор, когда своими похвалами напоминал, что тебе пора уходить. Твоя сила в наблюдении за другими, тут твоя фантазия разыгрывается как следует. Но почему так получается, Руфь, что в собственном деле я дурак дураком, зато дела других вижу очень живо, особенно дела тех, кто преступает закон и попирает право? Или, говоря о «фантазии», ты хотела сказать, что я выдаю лишь свои собственные тайные ипостаси? И они только потому даются мне так легко, что я нуждаюсь в алиби больше, чем те, кто меня преследует? И я знаю, что делаю, когда требую снисхождения к совершившим правонарушение? Или, напротив, я потому не стараюсь разобраться во всем как можно дотошнее, чтобы и далее заниматься своим делом — симуляцией, называемой гуманностью? Что невиновность, которую я отыскиваю у несчастных грешников, только туалетная вода, в которой я смываю грех с собственных рук?

Перечитай-ка еще раз самого себя, Зуттер, со строгостью, которой у тебя не находится для твоих друзей и подруг, неудачников. Рядом нет больше Руфи, чтобы поддержать твое бережное отношение к людям. Не прячься за спину покойной жены, ради нее тебе уже ничего не надо делать. Перечитай себя так, Зуттер, словно речь идет о твоей собственной жизни, ибо так оно и есть, речь — со стрельбой или без нее — именно о ней.

Апрель 1992 года.

Перед судом стоит молодая женщина, которая отказывается отвечать на вопросы. Она топором убила своего мужа, сильным ударом обуха по затылку. Смерть, по заключению судебных медиков, наступила мгновенно.

После этого она перетащила тело, на котором почти не было крови, к супружеской кровати, уложила мужа на постель, закрыла ему глаза и сложила на груди руки, положив под них огненно-красную лилию, которую он принес ей утром, в день своей смерти, после проведенной частью под открытым небом, частью в своем джипе ночи. Она сняла с покойника ботинки и аккуратно поставила их рядом с кроватью. Потом прикрыла его до пояса одеялом, зажгла свечу на ночном столике, туда же положила топор и позвонила в полицию, которую дождалась, сидя на стуле возле своей жертвы; рядом стоял чемоданчик, в который она уложила самое необходимое на время тюремного заключения.