Счастье по собственному желанию

И все в таком духе и на одной волне. Словоохотливых из толпы зевак осталось не так уж много, почти все разошлись. А те, что остались, мало что видели. И спасший Любу человек выглядел теперь почти что мифической фигурой. Для Генки, во всяком случае. А вот Люба точно помнила, как кто-то схватил ее за шиворот.

– Что можете сообщить по существу данного вопроса, гражданка? – спросил Генка с суровым трагизмом в голосе, усаживая ее на переднее сиденье своей колымаги.

Сколько знала Люба Генку, столько знала и его разбитую «шестерку», которую он почему-то любовно называл «шахиней». От «шахини» там не было ровным счетом ничего. Замки закрывались лишь с третьей попытки. Багажник был прикручен проволокой. Выхлопная труба гудела и дымила так, что если бы не причастность Сячинова к важному делу обезвреживания преступников в их городе, не ездить бы ему по улицам. В салоне было не лучше. Обивка кресел во многих местах порвалась. Крышка бардачка, так же, как и багажник, держалась на проволоке.

– Ох, и свинарник у тебя, Гена, хочу сказать! – проворчала Люба, осторожно ощупывая голову и пристраивая ее на подголовнике, хоть тот был новым и не ужасал ветхостью. – Вымыл бы, что ли, машину.

– Вымоешь тут с вами, как же! – заорал он, перекрывая рев своей выхлопной трубы. – Заколебали, блин, на хрен совсем!!! Вы че, сговорились, все что ли?! Я в отпуск с семьей собрался, а мне висяк за висяком, мать вашу!!! Что происходит, Люба??? Что на хер происходит, а?! Сначала Тимоху убивают. Следом его тещу. Теперь до тебя добрались!!! Щас я тебя буду пытать так, Закатова, что все твои извилины прополощу. И попробуй от меня что-нибудь утаить, блин!

И было в его словах столько отчаяния и боли и за них за всех, и за себя, и за семью, что могла остаться без отца к отпуску, что Люба простила ему вольный перевод обуреваемых его чувств.

– Как ты на меня наехал? – спросила она и, поймав его бешеный взгляд в зеркале, поспешила исправиться: – В смысле, нашел меня как? Я ведь к тебе шла.

– А я от твоего гребаного завода ехал. По твоим следам, можно сказать, двигался. Звонил, звонил в кадры. Там мне – Отсос Петрович. Звоню в охрану. Да, говорят, проходную только что прошла. Прошествовала в приемную. Звоню в приемную. Говорят, только что от директора ушла, пошла в кадры. Дай, думаю, перехвачу ее. Перехватил, мать ее!!! Думаю, что если бы не тот благожелатель, соскребал бы я тебя сейчас с асфальта.

– Фу, Гена! Фу, гадость какая! – Люба передернулась, вспомнив парализующее оцепенение, охватившее ее, когда она смотрела на машину. – Я жива.

– Это чудо! – обронил он потрясенно.

– Нет, Гена. Это не чудо. Это судьба! Не мое, значит, время. Куда ты меня везешь? В околоток, господин жандарм? – Люба посмотрела в окно. – Не похоже что-то. Куда?

– Домой к тебе едем. Будем разбираться на месте, что там и как. Соседей опросим. Дружишь там с кем?

– Нет. Так, с Жанкой немного общаюсь. Иногда от ее ухажеров отбиваюсь, иногда ее отбиваю. Она этажом выше живет. Работает парикмахером.

– Это хорошо, что парикмахером, – обрадовался Генка, сворачивая на ее улицу. – У них память на лица исключительная. Могла видеть кого-нибудь.

– Да ладно тебе. – Люба покосилась на него недоверчиво. – Станет она с нами разговаривать.

Жанки дома не оказалось. Бабуля, выползшая на свет божий из-за соседней двери, узнав, что Сячинов из милиции, жутко обрадовалась и принялась ему жаловаться. Начала с беспутной соседки Жанки, закончила постоянно засоряющимся водопроводом. Гена слушал с отрешенной гримасой на лице, время от времени вставляя наводящие вопросы про посторонних, водопроводчиков, электриков и прочий обслуживающий персонал, что иногда санкционированно посещает квартиры граждан.

Бабуля долго морщила лоб. Ушла в квартиру, прикрыв за собой дверь. Вернулась минуты через три с потрепанной тетрадкой в морщинистых руках. Долго листала ее, подслеповато щурясь. Потом обрадованно воскликнула:

– Ага! Есть такое дело, Геннадий Викторович!.. В самом начале лета у нас вот в этой шахте что-то меняли, – она постучала рукой по электрическому щитку. – Начали с верхнего этажа, а закончили, где Любаша живет. Вы разве не знали, Люба?

– Что-то такое было, кажется, – она неуверенно пожала плечами. – За лето столько всего было! То отопление по стояку меняли. Потом к свету придрались. Уверяли, будто кто-то из жителей нашего подъезда ворует электроэнергию. А как ее своруешь, если все счетчики на лестничной площадке?..

Гена посмотрел на нее с сожалением умудренного печальным опытом человека.

– Воровать можно по-разному, Любовь, – шепнул он ей на ушко, и тут же снова к старушке: – Так что меняли в шахте? Кто? Можно подробнее?

Подробностей оказалось не так уж и много. Невзирая на любопытство и желание докопаться до истины, объясняться со старушкой рабочие не захотели. Было их трое. Все как на подбор темноволосые, похожие на лиц кавказских национальностей. Может, так оно и было. Но, что странно, говорили без акцента. Одеты были в одинаковую спецодежду. Название на спине иностранными буквами, она не прочла.