Счастье по собственному желанию

– Хороший друг, – она закрыла глаза, чтобы не видеть призывно распластавшейся кровати и бледных пальцев Хелина с неестественно розовыми ногтями, тискающих и мнущих ее плоть.

– Настолько хороший, что ты решила у него пожить, да? – Хелин шумно задышал ей на ухо и принялся тихонько теснить от входа. – Знаешь, я не верю в дружбу мужчин и женщин. Все это рано или поздно кончается постелью… Ты спишь с ним, Закатова? Ну, не нужно обижаться! Просто ответь, ты спишь с ним?

– Нет, – горло перехватила дурнота, Люба сглатывала раз за разом, но не отпускало.

Захотелось вдруг на воздух. И лечь прямо в мокрую после дождя траву, и зарыться лицом в ее упругую свежесть, и чтобы никого рядом. Ни Кима с его неподражаемо агрессивной загадочностью. Ни Хелина с его мягкой раздражающей настойчивостью.

– Эй, Любаша. Давай-ка разденемся, а…

Это нужно было понимать как руководство к действию. Она невольно сморщилась от навязчивой дурноты и отвращения. Зачем только позвонила, дура? Прав Ким, она дура. Она же не хочет этого Хелина. Не хочет, не хочет, зачем тогда?

Захотелось поделиться с ним своими проблемами? Снова дура! Нужны они ему? Все, что ему нужно, так это побыстрее опрокинуть ее в койку, а потом…

Потом снова и снова была койка. Хелин просто обезумел, припадая к ней, как к бутылке. И словно во хмелю нес такое, что Люба всерьез озадачилась. Еще один поход под простыни, дело дойдет, пожалуй, и до предложения руки и сердца. А Ким еще сомневался.

– Уф! Сладкая ты, Любаша! – ладонь Хелина легла ей на спину, сползла чуть ниже поясницы и пошлепала. – Сладкая… И как твой Ким выдерживает такое соседство, не пойму?! Он либо евнух, либо гей!

Или просто ненавидит ее настолько, что сама мысль о близости ему противна. Люба вздохнула и попыталась сделать вид, что задремала.

– Эй! Эй… Ну-ка не спать! Сейчас идем купаться, потом шашлыки. Ну, а потом…

И Хелин снова полез на нее. Тут Люба не выдержала и оттолкнула его.

– Хорошо, идем купаться, – поспешила она исправиться, Богдан обиделся и глядел на нее теперь с явным неудовольствием. – Идем, Богдан. Без Владимировича, надеюсь, можно? Вот и хорошо. Идем, а то я и правда усну сейчас. Ты меня замучил…

Хелин удовлетворенно улыбнулся и пошел из спальни, бесстыдно сверкая белоснежными ягодицами.

И зачем она поехала?! Лучше враждебная грызня с Кимом, чем такая вот любовь с Хелиным. Ясно же, как божий день, сколько бы он ни старался, ни пыжился, ей никогда его не полюбить.

– У меня нет купальника, – озадачилась Люба, когда они выходили из дома на улицу.

– Не страшно. Все, что он мог бы скрыть, я уже видел. А больше там никого нет. Места там непроходимые, необитаемые.

Говоря про необитаемость мест, Хелин явно погорячился. Мало того, что берег был хорошо расчищен и имелись следы старого кострища, так вдоль берега небольшого озерца протянулся широкий след автомашины.

– Ого! Здесь кто-то ездит, а ты говорил… – она принялась оглядываться, стоя на траве уже босиком и в одних трусиках.

– Не переживай, не будет здесь никого. Давай, давай, залезай!

И побежал нагишом в воду, на ходу призывно помахивая ей рукой. Через минуту его светлая макушка заскользила по зеркальной глади небольшого лесного озерца. Хелин плыл, отплевывался, фыркал, и все время призывал ее присоединиться к нему. Люба еще какое-то время медлила, рассматривая с излишней пристальностью прибрежные кусты. Ей все время казалось, что кто-то смотрит на нее оттуда. Наваждение? Паранойя? Может быть, но опять эти следы вдоль всего берега. Кто-то же приезжал сюда на машине, причем довольной большой – расстояние между колесами показалось ей огромным. И костер кто-то жег. О какой необитаемости речь?

Она все же разделась и пошла в воду, хотя, видит бог, ей этого не хотелось. И ее предчувствие не обмануло. Люба уже плыла обратно, когда ей вдруг вздумалось взять чуть левее. На широченных гладких листьях там покачивались потревоженные легкой волной кувшинки. Ну, захотелось сорвать несколько штук и соорудить себе на шею ожерелье, как в детстве. Озорство из детства стоило ей огромного синяка на лодыжке. Мало ей было ожога, так теперь еще и это.

– Обо что это я ухитрилась так удариться? – Люба пытливо уставилась на Хелина. – Такое ощущение, что в этом озере кто-то устроил захоронение токсичных отходов.

– С чего это? – Богдан сидел прямо на траве и, положив ее ногу себе на коленки, внимательно осматривал только что приобретенный ею синяк.

– Такое ощущение, знаешь, будто я ударилась о край деревянного ящика.

Это было не ощущение, она и в самом деле ударилась о ящик. Она успела ощупать его руками, пока Хелин плыл ей на помощь, заслышав вопль.

– Ну ящик и ящик… А это что такое? – он осторожно тронул место ожога, повязку она сняла еще дома у Кима.

– А, пустяки. Чашка с чаем упала на ногу.

– След свежий. – Хелин уставился на нее, недоуменно хлопая мокрыми, слипшимися в стрелки ресницами. – Сегодня, что ли, обожглась?

– Ага… – говорить об этом ей не хотелось, а хотелось вернуться к теме ящиков на дне озера. – Сегодня.

– Дома? У Кима? – Хелин вдруг надул губы. – Он что, пытал тебя?