Ч. Когда мне было одиннадцать лет, я скальпелем из березовой чурки вырезал кораблик. Скальпель соскользнул с чурки и воткнулся мне сбоку от коленной чашечки на правой ноге. Чурка из белой стала красной. Шрам остался, и я счастлив, иногда его разглядывая: что-то в жизни со мной все же случилось!
Ш. Никогда не носил шляпу. Но когда вижу людей в шляпах, я счастлив. Потому что они могут себе позволить носить на голове такой бессмысленный предмет.
Щ. Сегодня ко мне подбежал щенок, будущий спаниель. Сперва он заливисто тявкнул на меня (только что научился), потом схватил белоснежными зубишками за штанину и принялся с ней бороться. Когда утомился, написал мне на ботинок, гордо задрав ногу. Какое счастье!
Ь. И это повод для счастья.
Ы. Это тоже повод для счастья.
Ъ. Еще тверже повод быть счастливым.
Э. Я полностью отдаю себе отчет в том, что мое счастье отдает эгоизмом, эскапизмом и слепотой-глухотой по отношению к очевидным скорбям человечества. Да, мое счастье – это мое счастье. Я думаю, что такой эгоцентризм вряд ли может помешать другим быть счастливыми.
Ю. В раннем детстве моя любимая игрушка была юла. Или ее называть надо волчком? Это было жестяное устройство, раскрашенное в радужные цвета. Если сильно нажать на пружинистую ручку, юла вертится, петлями бегает по полу, из нее сыплются бенгальские искры, она жужжит, а радужные полосы сливаются во что-то перламутровое. К жизни я отношусь как к юле, и это не то мое счастье, не то несчастье.
Я. Я не знаю, что большее счастье. Райские яблочки, на просвет янтарно-оранжевые, на заснеженной старой яблоне? Или антоновские яблоки, от которых такая оскомина, что лучше быть не может?
Всего-то тридцать три пункта для того, чтобы быть счастливым! А я могу назвать по алфавиту в десять, в сто раз больше. Наверно, даже в тысячу раз больше причин для счастья я могу назвать. А вы называйте меня идиотом, дураком, придурком – как заблагорассудится.
Главное, будьте счастливы.
Александр Иличевский. Необещанная сущность[25]
Был ли я когда-либо счастлив? Во-первых, да, в какие-то минуты был. Во-вторых, счастье сущность необещанная, и лично для меня отчетливо связана с выполнением большого дела. С другой еще стороны, даже амебы обязаны быть счастливы, поскольку без этого химического вознаграждения эволюционный процесс может пойти вспять.
В идеале, конечно, писатель не обязан жить человеческой жизнью, скорее, он должен обитать на берегу моря или реки, прогуливаться, рыбачить и выращивать карманные облака, однако никто, кроме фортуны, не способен обратить его к такому способу существования. Лично для меня обстоятельства никогда не складывались в пользу досуга. Но, в конце концов, счастье это всего лишь осознание, чем именно желаешь заниматься, и возможность это выполнять. Справедливость хотя бы первой части этой формулы – уже крошки хлеба для птичек небесных. Хотя кто-то из великих музыкантов и сокрушался: «Если мне не удается играть день или два, я уже сам чувствую, что играю хуже; если не буду играть неделю – это почувствуют и другие».
С писательством дела обстоят примерно так же, нет никакого приобретаемого навсегда «мастерства», есть только труд, в котором чем дальше в лес, тем больше дров, и есть удача. Причем без труда нет удачи и удачи нет без труда. И если с работой более или менее понятно, то с удачей все значительно сложней, ибо она парадоксально связана с творческими способностями, суть которых в том, чтобы чувствовать, и чувство это уметь точно передавать другим. И вот здесь даже фортуна бессильна.
Маша Слоним. Заметки оптимиста[26]
Писать о счастье труднее, чем его… что? Испытывать? Ощущать? Быть в нем? Купаться?
Счастье это что-то неуловимое. Это состояние? Ощущение? Фон жизни с взлетами и падениями?
«Счастье – понятие, конкретизирующее высшее благо как завершенное, самоценное, самодостаточное состояние жизни; общепризнанная конечная субъективная цель деятельности человека», – гласит философская энциклопедия.
Я помню свою первую попытку определить, почему же все так прекрасно в моей жизни. Скорее всего, я уже ходила в школу, потому что имела представление о том, как называется страна, в которой я живу. До школы, дома, это было не очевидно. Советская жизнь нас, детей, не очень касалась: бабушка-англичанка пыталась устроить нам счастливое английское детство в одной отдельно взятой семье.
«Как мне повезло, что я родилась в СССР! Как мне повезло, что я родилась в столице СССР, в Москве, как мне повезло, что я родилась в моей семье, как мне повезло, что я это я!» – рассуждала я радостно.
Да, жизнь всегда, даже в несчастье, казалась мне счастливой. С этим твердым убеждением я всегда и жила. Были, конечно, и яркие вспышки счастья. «Вот оно, настоящее счастье!» – подумала я, когда у меня родился сын. Очень хорошо помню это пронзительное чувство. И до сих пор отношение к жизни для меня окрашено этим счастливым фоном.