Счастье. Двадцать семь неожиданных признаний

Сандрик повеселел и пошел к деду прыгать. Он путается в ногах и руках, дедуля сердится и приводит в пример меня – твоя мама такая ловкая всегда была, как гимнастка, а ты в кого пошел. Сандрик в конце концов ухитряется встать дрожащими ножками-спичками на дедушкины ладони и падает камнем за его спину вниз головой.

Шум, смех, ворчание, плеск.

Я улыбаюсь так, чтобы никто не видел, и снова ухожу на дно – вода заполнила уши, нос, горло, если страдают рыбы и дельфины, я с ними.

Все хорошо.

– Хочу картинки! – слышу сквозь воду Мишкин писк. – Купи мне картинки на руку! Дракона!

Мальчишка-подросток, черный от солнца, как все коробейники, почуял легкую добычу и остановился возле нашего покрывала.

– Стой, иду! Не смей трогать кошелек! – от ныряния голова кружится, шатаясь, я поспешно, насколько это возможно, выбираюсь из воды и ковыляю по безбожной гальке к месту.

Выбираем картинку, торгуемся, Мишка хочет еще и робота, и розу, и черта лысого, однако удалось уговорить на первоначального страшилу – китайского дракончика.

– Сейчас все смоет, потом наклеишь, – Миша упорно твердит, что не смоет, взять бы его и… и потормошить, чтобы прекратил быть занозой.

– Ладно, делай что хочешь, – внезапно я поняла, что могу себе позволить быть беспечной матерью – а что случится-то? От легкости я даже засмеялась. – Давай, показывай своего дракона.

Мишка не удивился, деловито стал приклеивать картинку на руку.

– А где Кукури? – спрашивает Сандрик, стоя в воде.

Мишка ищет глазами там, где он его оставил – пусто.

– Где мой Кукури? – заводит он сирену.

Когда Мишка орет, мне хочется исчезнуть.

Господи, почему блаженство так мгновенно заканчивается? Мир рухнет, если все будет хорошо хотя бы один полный день? Как будто ко мне приставлен бухгалтер из адской канцелярии: стоит за плечом и пристально наблюдает – ага, ага, ей стало полностью хорошо, непорядок, ахтунг, сейчас мы это быстренько исправим на нормальное положение – фиговое.

– Ты еще и орешь?! – возмущается Сандрик. – Это мне папа привез, тебя еще на свете не было, а ты отобрал! Все у меня отбирает, а вы ему разрешаете! Еще и потерял, это была моя любимая игрушка! Говорил же тебе – оставь дома, на черта он тебе в море!

Мишка голосит, Сандрик злится, солнце припекает, волосы высохли как на пугале, баклава ходит взад-вперед, истекая сахарным сиропом, вот тебе и законные полчаса наслаждения.

Ищем Кукури. Шарим вдоль прибоя, встаем на цыпочки – а вдруг его унесло волной, осматриваем пляжных бездельников – нигде никаких следов. Настроение поганое, и как это я, взрослая женщина, могла быть такой ротозейкой?

Папа молча наблюдал за всем этим балаганом, вытерся, оделся.

– Пошли, я тебе дам машину поводить, – сказал он Сандро и пошел наверх, к сосновым деревьям.

Секунда на осознание.

Мир снова озарило светом блаженства.

– Правда?! Ура-а-а! Йес, йес! Дедуля меня научит! – вечный копуша молниеносно похватал свои манатки и через минуту сидел за рулем.

Мишка наблюдал за всем происходящим безучастно.

– Вредина ты непослушная, понял?

– Нет, – надменно ответил он.

– Ну то-то и оно, что не понимаешь, – вздыхая, я взяла его за ладошку, и мы пошли наверх.

– Может, Кукури щичас плачет, – внезапно сказал Мишка. – Его жабрал жлой мальчик и брошил его мокрого.

Хотелось съязвить насчет злого мальчика, но все же я не настолько беспечная мать.

– Нет, ему хорошо, Кукури твоему, – придумала я. – Он уже высох, стал красивый, его забрали к другим детям. Они меньше тебя, и у них нет вообще игрушек. И картинок нет. И мороженого даже нет!

Мишка молча переваривал и примерял услышанное к своей реальности.

– Мороженое хочу, сыкалатнае. В штаканчике, – мирно попросил он.

Главное – врать убежденно, подумала я про себя.

Сандрик сидел на водительском месте, вцепившись в руль обеими руками, и сиял глазами, и дедушка рядом строго диктовал, что делать.

Машина то ревела, то глохла, то дергалась рывками, то ползла, вечер спускался все ниже, тени становились длиннее и мягче, жара ослабила хватку, отдыхающие лениво перемещались мимо нас, а мы с Мишкой сидели на скамеечке и ели мороженое.

– Ты не любишь сыкалат? – спросил он ревниво, рассматривая мой пломбир.

– Нет, люблю. Просто сейчас не хочу, – сказала я и попросила показать руку с татуировкой: дракончик в самом деле был целенький и не смылся.

– Хочешь тоже машину водить? – осторожно спросила я, но Мишка был спокоен.

– Сандро больфой, а я нет, – кротко ответил он.

Кукури где-то плыл по волнам жизни, оторвавшись от семьи. Нам было жаль с ним расставаться, очень жаль.

На обратном пути Сандрик сидел рядом с дедушкой, как мужчина. Он тоже стал немного хозяином машины – потому что умел ее водить.

– У тебя получится, – сказал ему дедуля. – Я знаешь когда водить научился? В пятьдесят лет, представляешь?

Сандрик смеялся и сиял глазами.

Машина везла нас в длинное, длинное лето, где будет еще бесчисленное множество круглых дней, и только бедный похищенный Кукури потерялся и без слез плакал в разлуке.