Еще он сказал, что впишет в завещание Катю и Майку, которую твердо считал своей дочерью. Катя попыталась объяснить ему, что ей, Воскобойниковой, его завещание без надобности, а у Майки оно вряд ли что-нибудь вызовет, кроме негодования, потому что она искренне считает Басаргина виновником развода родителей, который она переживает почти так же тяжело, как и свой собственный.
А еще Катя скучала по Чистову. Говорят, хорошо с тем прожить жизнь, с кем не скучно. С Чистовым скучно точно не было, но все было — как бы это точнее выразить — предопределено. Чистов был абсолютно предсказуем. Это хорошо, очень хорошо. Однако должна же быть в жизни какая-то загадка.
Вот с Басаргиным загадок — полные руки.
Начиная с того, что каждый раз неизвестно, когда и где они теперь встретятся. А заканчивая — супернеопределенностью в любой области их совместного будущего.
И тоже совсем не скучно.
Но почему-то она постоянно скучает по Чистову.
Кое-что из не высказанного вслухВера Дмитриевна Ванина, учительница литературы, бывшая классная руководительница Кати Воскобойниковой, пенсионерка. Город МоскваЯ Катюшку давно не видела, много лет уже, а тут встретились. В дверях гастронома. Он, правда, давно уж не гастроном, а супермаркет, но мне так привычнее.
Идет на каблучках, вся ладненькая, в платьице красивом и, видать, дорогом, — никак ей ее сорока пяти не дашь.
Обрадовалась мне, остановилась — точно не из вежливости. Мы всегда друг к другу хорошо относились — может, потому, что все вокруг ею восхищались, а я — жалела.
До сих пор не забуду, как нашла ее, зареванную, в уголке спортзала, за сложенными стопкой матами. Классе в пятом она была. Точно в пятом: первый год после начальной школы. Другая девочка, из нашего же класса, шепнула: «А Воскобойникова в спортзале спряталась и ревет!»
Это была полная неожиданность. Плачущая Воскобойникова — картина представлялась невероятной. Я испугалась очень, подумала — у нее в семье что-то ужасное произошло. Прибежала. Она такая жалкая была.
Всегда причесанная, умытая, как с плаката «Будь готов!». А тут — даже ростом уменьшилась. Потом я уже сообразила, что она всегда пряменькая ходит, как на сцене. Здесь же горе переживалось без зрителей.
— Что случилось, солнышко? — спросила я.
— Ничего, — ответила она, тщетно пытаясь кулачками вытереть слезы.
Я взяла ее, как маленькую, на руки — при моей комплекции это было несложно, да и молодая была. Прижала к груди.
— Успокойся, Катюшка, — сказала я. — Сейчас во всем разберемся. — Мне уже было ясно, что проблема скорее духовная, чем материальная.
Она сначала попыталась вырваться из моих рук, а потом вдруг уткнулась мне в грудь и выплакалась с облегчением.
Я не стала тащить ее из зала. Устроились здесь же, на скамейке.
— Ну, рассказывай.
И она после короткого раздумья рассказала, что ожидала стать первой на районной олимпиаде, а стала второй.
— Не страшно, — сказала я. — На городскую едут все три призера.