Счастье 17.06.2009

... Во МХАТе новости. Некоторое время тому назад — тов. Суслов вызвал в ЦК группу народных артистов — по списку Тарасовой и секретаря нашей парторганизации — куда вошли только нужные (меня, например, не было) — и сообщил, что к нам назначается директором А. В. Солодовников — оставаясь, в то же время, членом Коллегии Министерства. Это сообщение можно было только уподобить впечатлению разорвавшейся бомбы; настолько они были уверены, что директором останется Тарасова. После внушительной паузы взял слово Топорков и приветствовал это решение. За ним стали мямлить остальные. Это совещание имело место дней двадцать тому назад, Солодовников приступил к работе только вчера, но до последнего дня она надеялась, что останется директором (это, несмотря на заявление т. Суслова). Далее он сказал, что при директоре будет Совет, из которого будет выделен Президиум, где предлагаются Кедров, Тарасова, Станицын, Топорков — были названы только эти фамилии. Сразу выступил Прудкин и настаивал, чтобы Президиум был не из 5, а из 7 человек (боится, что при пятерке он не попадет) Суслов говорил, что это дело директора. Должность гл. режиссера упраздняется. Если бы ты только мог знать и видеть, что сейчас творится в театре из-за желания влезть в Президиум! Мест-то 5 или 7, а рвущихся — 20. И гнусно и смешно! К тому же 21 марта Вишневский срочно сделал операцию Кедрову. Апендикс. Перитонит. Несколько дней положение было весьма опасным. Теперь ему лучше, но у него какая-то неприятность в легких. Воспаления нет, но какая-то дрянь сидит, температура скачет, хотя врачи говорят, что страшного ничего нет. Во всяком случае, он выбыл надолго. Вот такие у нас дела! Теперь маленько о себе. Ты спрашиваешь, почему я два года не репетирую ничего нового, если у меня в театре были хорошие отношения. Ни почему. Отношения остались прежними. Ты знаешь, я считаю целесообразным с властями поддерживать отношения вежливо-официальные. Во всяком случае, такого положения, чтобы меня кто-либо хотел обойти, думаю, нет. Думаю так же, что каждый режиссер охотно бы стал со мной работать. Да, кажется, за это время не было ничего, чтобы хотелось сыграть. Одна причина — предельно бездарный репертуар. И вот представь: некоторое время тому назад зовут в кино! Режиссер Мих. Роом. Сценарий хороший. Предлагают пробоваться на две роли. Одна явно стоящая, другая хуже. Подумал старый хрен и почти решил рискнуть. В театре пока свободен, без работы скучаю, но! 20 лет не снимался! Это очень, прежде всего, физически, трудная штука. К тому же придется отдать часть отпуска. Поехал на пробу, сказал, что пробоваться буду только на первую роль (т. е. лучшую), тут же понял, что режиссер-то метит меня именно на другую. А на первую у него уже есть другие кандидаты. Проба прошла по самочувствию плохо. Очевидно, ничего и не выйдет. Ну, да я привык годами не работать. Отношусь к такому положению покойно, считаю его естественным в наших условиях. Когда в прежние годы (почему — в прежние — и теперь тоже) — когда роли, на которые, мне казалось, я имел право в первую очередь, — отдавались другим и, как правило, менее достойным — я злился на людей. А так!.. На кого сетовать? На людей? На себя? На судьбу?

Вот только жаль, что, пожалуй, сил ненадолго хватит. Ну, да ладно! 22 мая на 10 спектаклей едем в Молотов — «Чужая тень», «Плоды», «Последняя жертва», «Домби» — затем, на месяц в Свердловск. Так-то!...

Москва. 29 апреля 1955 г.

Мой бедный друг!

Ты требуешь объяснений? — изволь! Солодовников, наделенный неограниченными полномочиями, как умный человек, понимает, что ни с кем, кроме Кедрова (он еще в больнице, но ему уже совсем лучше), — считаться не имеет никакого смысла. Я убежден, что он пробудет в директорах МХАТа весьма недолго, он послан к нам лишь для того, чтобы восстановить порядок — «поднять театр» (он теперь очень крупная фигура в Коллегии Министерства, член «Юнеско» и т. д. Он был в больнице у Кедрова, о чем был разговор — не знаю, возможно, о чем-то они советовались).