Впрочем, масштабы имеют значение. Если на востоке Европы интеллигенция тотально и единодушно «перековалась», встав под новые знамена с таким же дисциплинированным рвением, с каким ранее стояли под знаменами коммунизма, то на западе оставалось немалое количество людей, сохранявших верность своим принципам. Если на востоке в годы коммунистической власти интеллектуалы клялись в верности официальной идеологии, не веря в неё, то теперь все дружно и искренне поверили, даже в ситуации, когда публичные клятвы в верности уже не требовались. Последнее, впрочем, не относится к Балтии, где формальная декларация о лояльности по отношению к новому режиму стала пропуском в общественную жизнь, особенно для представителей русскоязычного населения.
Так или иначе, но торжество либерального единомыслия превратило Восточную Европу в интеллектуальную пустыню, где иногда пробиваются только сорняки этнического национализма. Что, впрочем, не удивительно. Неолиберальная доктрина несовместима с мыслью о социальной солидарности, но отнюдь не исключает возможности этнических чисток, коль скоро последние не повредят развитию свободного рынка.
Позитивное воздействие кризиса на общество состоит в том, что он заставляет думать. То, что в Латвию сегодня приглашают левых экспертов из-за границы, отнюдь не означает, будто на место одной системы ортодоксальных взглядов приходит другая. Решения придется всё равно искать самостоятельно. Главное только, чтобы не было слишком поздно.
Неолиберализм уходит, оставляя за собой руины. Хорошо, если это будут только руины интеллектуальные.
Специально для «Евразийского Дома»
В ЧЕМ ПОВТОРИТСЯ ИСТОРИЯ?
В 1899 году в Россию пришел кризис. С его приходом Николай #921; #921; отложил в сторону популистские «нацпроекты». Декларации прессы о вечном мире, якобы установившемся по инициативе русского царя в результате Гаагской конференции, сменились новостями о войне с Японией. Столкновение с далекой державой было воспринято в буржуазных кругах как спасение для экономики. Кризис позволил хозяевам фабрик усилить эксплуатацию рабочих, причем фабриканты твердо рассчитывали на прибыль по «патриотическим контрактам». Условия жизни трудящихся значительно ухудшились по сравнению с предшествовавшими годами экономического подъема.
Нельзя сказать, что царское правительство не имело антикризисного курса. Вялая реакция на первые известия о мировом кризисе сменилась интересом к затруднениям имущих классов. Помещики столкнулись с проблемами сбыта сельскохозяйственной продукции, промышленники - фабричной. Власть была не способна разрешить трудности кризиса, отказавшегося проходить быстро и углублявшегося медленно и неумолимо. Она лишь могла поддержать братские классы, помещиков и городских капиталистов. Крупнейшим источником помощи стали военные расходы. Но у государства возникла еще одна проблема: кризис повысил восприимчивость ранее политически пассивных низов общества к антиправительственной пропаганде. Эта проблема требовала решения.
В благополучные для империи 1890-е годы революционные элементы доставляли власти сравнительно мало беспокойства.В беседе с рабочими один полицейский чин даже сказал: «Мы тоже социалисты, только мирные». Казалось, что могло изменить Россию тех лет? Грянул мировой кризис. Структуры охранки, центры по борьбе с экстремизмом того времени, усилили нажим на «революционных смутьянов». Но хозяйственные условия в стране изменились. Рабочие и крестьяне все чаще убеждались в том, насколько «мирными» социалистами являются власти. Никакой помощи безработным не оказывали, тяжелое положение деревни мало интересовало правительство, полиция и администрация заводов жестко реагировали на требования рабочих улучшить их материальное положение.
Кульминацией антикризисного курса в отношении низов стало 9 января 1905 года. Винтовочными залпами и ударами шашек встретили «мирные социалисты» рабочее шествие с иконами и портретами любимого государя. В больницы было доставлено 1216 убитых и около 5 тысяч раненых «экстремистов». Добрый царь, разумеется, предпочел ничего не знать об одержанной законным порядком кровавой победе. Но потрясений России было уже не избежать. Лозунгом политически пробудившегося пролетариата стали слова одного рабочего: «Как царь с нами, так мы с царем!»