Сборник статей и интервью 2007г.

Отсюда вполне понятной становится и вторая тенденция «длинных 1970-х». По мере нарастания интереса к различным версиям либерализма и национализма левые идеи утрачивали свое влияние среди интеллигенции. Немногие авторы, сохранявшие привязанность к марксизму, находились в постоянной обороне, вынуждены были непрерывно оправдываться и доказывать свою демократическую лояльность либералам, которые иногда привлекали их в качестве союзников в полемике с националистами. Достаточно просмотреть подшивку самиздатовского журнала «Поиски», издававшегося совместно либералами и левыми, чтобы обнаружить, что никаких «поисков» уже не было, как не было и особой потребности что-то искать. Смысл диалога состоял в том, что либеральная часть редакции предъявляла требования и условия, которым левые должны были соответствовать, чтобы быть принятыми в приличное общество.

Такая ситуация находилась в разительном контрасте с тем, что можно было наблюдать в конце 1950-х и в 1960-х годах. Ослабление идеологического пресса, которое люди почувствовали еще до ХХ съезда - сразу после смерти Сталина, - вызвало впечатляющий подъем того, что позднее я (по аналогии с ленинским термином) назвал «легальным марксизмом». Впрочем, если «легальные марксисты» начала ХХ века вызывали у революционных социал-демократов в лучшем случае иронию, то в 1960-х годах ситуация была совершенно иной. Хотя бы потому, что никакого революционного движения (и соответственно, революционного марксизма) рядом не было.

Зато были авторы ярких философских и исторических публикаций, основанных на глубоком знании марксистской методологии. Были дискуссии между ними, на этой основе зарождались новые теоретические школы, которым не дано было расцвести, но которые так или иначе оставили свой след в общественной мысли. След, значение которого в полной мере становится понятно лишь сейчас. Совершенно неслучайно то, что работы Эвальда Ильенкова и Михаила Лившица (стоявших в рамках марксистских дискуссий во многом на противоположных позициях) начали перепечатываться и активно обсуждаться в середине 2000-х годов, когда выросло новое поколение, способное критически мыслить и независимое от стереотипов позднесоветской интеллигенции.

Выяснилось, что советская цензура не сделала мысль Ильенкова или Лившица менее яркой, ограниченной или осторожной. Но она сделала их массового читателя неспособным в полной мере оценить значение и глубину этой мысли. Для того чтобы правильно прочитать эти книги, потребовалось сменить систему и самого читателя.

Можно считать, что обращение к марксизму в качестве методологической основы для любой социальной критики (в том числе и по отношению к официальным советским порядкам) было вызвано тем, что никакой другой методологии в наличии просто не было. Да, это действительно так. Маркса и Ленина, в конце концов, можно было прочитать. Больше того, именно период поздних 1960-х и ранних 1970-х годов был временем, когда читатель получил доступ к произведениям Маркса и Ленина, которые либо были малоизвестными и не цитируемыми в сталинские времена, либо и вовсе находились под запретом. В первую очередь, разумеется, речь идет о Марксовых «Парижских рукописях 1844 года» и о ленинском «Письме к съезду». Но надо помнить, что знаменитое «синее» издание Полного собрания сочинений Ленина для многих оказалось настоящим открытием, не сводимым к поздним текстам, опубликованным в обожаемом «шестидесятниками» 45-м томе. О своем восторженном восприятии этого события рассказывает в воспоминаниях Валерий Бушуевnote 2, а интенсивные размышления над марксистскими текстами очень хорошо описаны в автобиографической книге Григория Григорьевича Водолазова, название которой не случайно перефразирует заголовок книги Ильенкова («Идеалы и идолы» у Водолазоваnote 3, «Об идолах и идеалах» у Ильенковаnote 4). Огромное влияние на молодых интеллектуалов того времени оказало и изучение «Философских тетрадей» Ленина, четко демонстрировавших связь марксистской мысли с гегелевской диалектической традицией.

Новая философская мысль не только опиралась на гуманистический анализ молодого Маркса, но и обнаруживала очевидное отсутствие диалектической логики в построениях официальных мыслителей. Практическая система мышления, предъявлявшаяся публике под именем «марксизма-ленинизма», выглядела не более чем отечественной разновидностью привычного позитивизма, только украшенного своевременными революционными цитатами.

Инакомыслие начиналось с чтения источников и размышления над ними. Сопоставление логики «классиков марксизма» с логикой окружающей жизни демонстрировало вопиющие несоответствия. Верны или не верны были построения «основоположников», предстояло еще выяснить, но вот то, что претензии системы на выполнение их заветов не соответствовало действительности, просто бросалось в глаза.