Даже если общество, построенное в Советском Союзе, нельзя назвать полноценно социалистическим, это не отменяет того факта, что в 1917 году у нас произошла революция, направленная на создание социализма. Она завершилась историческим поражением, но разве то же самое нельзя было в середине XIX века сказать, например, про Великую французскую революцию? Это теперь с высоты другой исторической эпохи мы можем рассуждать о том, что, несмотря на якобинскую диктатуру и бонапартистский военно-бюрократический режим, Франция, в конечном счете, заложила для всей Европы основы нового, демократического порядка. Но для этого потребовалось полтора столетия!
Идейные споры о значении 1917 года далеко не закончены и вряд ли закончатся в ближайшее время. Однако вряд ли это означает, будто левое движение в России невозможно до тех пор, пока у большей части отечественного населения не появилось полной ясности относительно всех вопросов нашего революционного прошлого.
Точно так же неубедительны и жалобы многих левых интеллектуалов и активистов на отсутствие средств, административные ограничения, запретительные юридические нормы и прочие проблемы, с которыми сталкивается любая новая политическая инициатива. Где же вы видели, чтобы левое движение начинало свой подъем с богатыми материальными ресурсами, пользуясь покровительством власти и симпатией средств массовой информации? Все эти препятствия преодолимы там и тогда, где есть массовое осознание необходимости социальных преобразований, есть трудящиеся классы, осознавшие свои интересы.
Иными словами, ответ на вопрос о том, почему не сложилась в России сильная левая партия, должна дать социология, а не история и не идеология.
Беда в том, что люди постсоветской эпохи не то чтобы осознать свои интересы были не в состоянии. У них вообще устойчивых интересов не было!
Представьте себе рабочего бывшего советского предприятия, который в начале 1990-х годов ходит на завод и трудится там, не получая зарплаты. Кто он - пролетарий, крепостной, раб? Но тот же рабочий иногда получает компенсацию за свой труд в виде продукции предприятия, которую он сам или его родня пытаются продать на рынке или обменять. Выходит, перед нами мелкий буржуа? Торговец? Коммерсант? Тот же самый рабочий ещё и выращивает картошку у себя на огороде - это далеко не способ приобщиться к природе: от этого крошечного огорода зависит выживание семьи. В начале 1990-х годов анализ забастовочной активности в Кузбассе показал: чем меньше урожай картошки, тем больше стачек.
В общем, наш рабочий превращается в крестьянина. Но ко всему прочему он, скорее всего, немного ворует у себя на заводе (и не видит в этом ничего дурного, поскольку администрация, в свою очередь, ворует у него, недоплачивая и задерживая зарплату). Если он не ворует материалы и запчасти, то непременно ворует электроэнергию. Даже работники исследовательских институтов, которым утащить нечего, воруют время. Например, ведут семейные разговоры по междугородней телефонной линии, делая вид, будто обсуждают профессиональные проблемы.
В общем, советский - всё ещё - человек первых постсоветских лет для классовой борьбы категорически не годился, ибо был тотально деклассированным. Оппозиционеры пытались объединить не тех, кого толкали на противостояние власти и капиталу их объективные социальные интересы, а тех, кто просто не вписался в новый порядок. Мало того, что в подобных случаях причины недовольства могли быть самыми разными, зачастую просто противоположными, но и сам новый порядок был ещё крайне изменчивым и неустойчивым. Происходящие перемены в одночасье превращали выигравших в проигравших, а счастливых в недовольных, и наоборот.
Проигравшие чаще всего не пытались изменить общество, а просили о государственной поддержке. Но ведь тем, кто ищет помощи государства, разумнее всего обращаться к власти, а не к оппозиции! Потому оппозиция в лучшем случае готовила идеи и лозунги, которыми власть могла бы воспользоваться, прояви она минимальную заинтересованность в политической и социальной стабильности. Что и произошло на рубеже 1990-х и 2000-х годов. Поменявшееся руководство страны просто взяло в свой арсенал все лозунги оппозиции, которые сочло хоть сколько-нибудь конструктивными. Оппозиция оказалась в идеологическом и программном отношении совершенно голой.
Между тем стабилизация российского капитализма изменила социальную ситуацию гораздо больше, нежели предшествующий кризис. Переходный период закончился. Каждый оказывается на своем месте. А это значит, что начинают формироваться долгосрочные интересы. И люди начинают эти интересы осознавать.
Вот это и есть «полевение» страны, про которое говорят социологи и журналисты. Беда лишь в том, что действующая оппозиция удовлетворить возникающий в России спрос на левую политику не в состоянии. Для этого недостаточно выучить несколько демагогических формул - нужны совершенно иное сознание, иной образ жизни, а главное - совершенно другие способы политической работы.