Сборник "Северцев-Полилов: Княжий отрок"

— Опомнись, государь, кара Господня близка, меч Его гнева над тобою занесен! Ты сына-царевича, наследника уже потерял, смотри, чтобы потерю еще дороже и ближе сердцу твоему не послал бы тебе Творец Небесный! Еще есть время, опомнись, государь.

Царь, вне себя от гнева, поднялся и с силой ударил посохом об пол.

— Замолчишь ли ты! Велю тебя расстричь и в дальнюю обитель на Белом море сослать! — закричал Иоанн.

— Твоя воля, государь, я сам хотел просить… отпусти меня в обитель, иноческий сан давно стал мил моей душе…

Изумленный подобной просьбой, царь сразу переменился: ему стало ясно, что Сильвестр не ищет снова получить над ним влияния.

— С чего это задумал, отче? — дрогнувшим немного голосом спросил царь.

— С той поры, как призвал Господь к себе подругу мою, верную жену Пелагею, я в мыслях решил постричься… Тяжело нам, людям, терять любимых, близких нам существ! Как тяжела и грустна потеря супруги… вспомяни, государь, мои слова!

Иоанн ничего не ответил священнику, отвернулся от него и рукою отпустил его.

Непонятная тоска овладела молодым царем, предчувствие надвигающегося на него горя томило Иоанна, сердце против воли сжималось…

XLI

Враждебные царскому духовнику Захарьины были рады желанию Сильвестра удалиться в монастырь.

— Скорбит его душа о многих соделанных им неправдах против тебя, государь, и о вреде, что он нанес Руси, — нашептывал царю Захарьин, — великие грехи покою ему не дают, отпусти его, государь, с миром в обитель!

Но, несмотря на ухищрения враждебных Сильвестру бояр, Иоанн не сразу отпустил его: он точно боялся, что, расставшись с советником, так мудро помогавшим ему в течение многих лет управлять государством, он попадет под влияние дядей царицы, Захарьиных, и близких к ним бояр.

Только после вторичной просьбы своего духовника Иоанн скрепя сердце согласился отпустить его в монастырь.

Сильвестр благословил Анфима, уже женатого на дочери Якова Топоркова, и отправился в Кириллов монастырь на Белоозеро, где он постригся под именем Спиридона.

Несколько времени спустя скончалась молодая царица Анастасия. Недомогала она уже давно и медленно таяла.

Смерть ее произвела на Иоанна удручающее действие. Он невольно вспомнил о пророческих словах своего духовника и сказал Михаилу Захарьину, ставшему за последнее время близким к государю лицом:

— Улетела моя голубка чистая, Настенька милая! Какой злой человек позавидовал нашему с ней счастью, чует мое сердце, что позлобствовал тут поп Сильвестр…

— Да, нелюба была ему покойная царица, — поддакнул Захарьин.

— Ты знаешь, дядя, он и смерть ее мне напророчил.

На лице Захарьина показался притворный испуг.

— Да неужто, государь? Чует мое сердце, что извели племянницу.

Иоанн сосредоточенно слушал.

— Извели, ты полагаешь, дядя? Злого зелья дали?

Новый любимец царский не решился ответить, но только молча кивнул головой.

— Сыскать, коль так, сейчас же, не медля ни минуты, — грозно крикнул Иоанн, — и коль взаправду окажется, что извели мою голубку, придумаю я им такую казнь, что на Москве не слышали досель.

Начался строгий сыск.

Клеветники показали, что в смерти царицы виновны Сильвестр и Адашев.

— Никто, как они, — повторяли подкупленные партией Захарьиных люди, — ведь им одним нужна была смерть матушки царицы: раскрывала она царю все их хитрости и подвохи.

Адашев и Сильвестр, когда им объявили, в чем их обвиняют, просили, чтобы им дана была очная ставка с клеветниками.

Адашев написал письмо государю через владыку Макария.

"Не отрицаемся и смерти, если будем обличены, да будет суд явственный перед тобою и всею думою твоею…"

Задумался государь: просьба Адашева его поколебала, он хотел ее исполнить, тем более что Сильвестр из монастыря просил о том же.

— Негоже, государь, допускать их перед твоими очами: очаруют они тебя и детей твоих, народ и войско любит их больше, чем тебя, опять ты будешь под их властью, в их узде ходить, а теперь, когда ты отогнал их от себя, — льстиво проговорил Захарьин, — ты пришел в свой разум, отворил себе очи, смотришь свободно на свое царство и сам едино управляешь им.

Эти льстивые слова снова повернули внутренний мир Иоанна, и он отказал Сильвестру и Адашеву в их просьбе.

XLII

Для суда над обвиненными царь велел собрать собор из бояр и духовенства, одним из главных членов этого собора был игумен Вассиан и монах Михаил Сукин.

Митрополит Макарий скромно держался в стороне от других.

Несправедливые обвинения посыпались на отсутствующих Сильвестра и Адашева.

Возмутился владыка:

— Да разве можно судить людей и не дозволять им сказать ни слова в свое оправдание? Надо привести обвиненных сюда и выслушать, что они будут отвечать на обвинение.

— Владыка святой, невозможно этого сделать, — подобострастно заметил Михаил Сукин, — придут сюда волшебники великие, очаруют царя, а нас погубят.

— Ты прав, Михаил, не должно их приводить сюда: вина их явна, что еще их об ней спрашивать, — заметил Вассиан. — Судить мы их будем и без них самих.

Суд состоялся заочный.

Согласно его решению, Сильвестр был осужден "на остров, еже есть на Ледовитом море, на краю Карельского языка, в Лопи дикой".