Сборник новелл 'На полпути в ад'

Романы Кольера, получившие лестную оценку у знатоков и любителей изящного, были в свое время достаточно популярны и выходили общедоступными многотиражными изданиями, хотя теперь они скорее достояние истории литературы - тонкие, острые и довольно смелые по тогдашним канонам нравоописательные бурлески "Жена-обезьянка" (1930) и "Обори гнусного беса" (1934), а также антиутюпия "Круг замкнулся" (1932), изображавшая разоренную и разрушенную войной Англию 1995 года. Однако подлинную славу по обе стороны Атлантики принесли ему рассказы, печатавшиеся в различных периодических, преимущественно американских, изданиях и отдельными сборниками: "Еще никто не вернулся" (1931; первая книга новелл, вышедшая ничтожным тиражом, "Дьявол и прочие" (1934), "Весь секрет в мускатном орехе" (1943), "Выдумки на сон грядущий" (1951). Новеллы Кольера пользовались таким успехом, что в англоамериканской критике появился и какое-то время имел хождение термин "a Collier story" ("рассказ в манере Кольера"), образованный по аналогии с "well-made story" ("хорошо сработанный рассказ"). Следует признать - и читатель настоящей книги с этим, надеемся, согласится, - что кольеровские новеллы действительно "сработаны" на славу.

Одна из причин популярности рассказов Кольера, думается, та, что в его творчестве слились английская и американская школы новеллы. Сгущенный гротеск Э. По, "черный юмор" фантазий А. Бирса, невозмутимая интонация и непредрекаемые скачки концовок, характерные для О. Генри, накладываются у Кольера на свойственные английской новелле пристальное внимание к материальному окружению персонажей, морализующую тенденцию, мастерство комедии нравов, нередко переходящей в сатиру на нравы, и парадоксальное "обыгрывание" обыденного с выворачиванием наизнанку привычных штампов, шаблонов и стереотипов поведения и мышления, что с блеском делали Оскар Уайльд или старший современник Кольера Олдос Хаксли.

Художественная дидактика Кольера, как и разоблачение им нормативных шаблонов, - явление особого свойства. Он порой завершает свои микропритчи, извлекая "мораль" и преподнося ее читателю, можно сказать, на блюдечке: "Девушки, легкомысленно отказывающиеся от низкорослых голубоглазых мужчин, рискуют остаться при собственном интересе" ("На полпути в ад"). Верить ему в таких случаях не рекомендуется - он явно пародирует облегченное душеспасительное чтиво. Речь в этом рассказе идет вовсе не об уроке девушкам, а о несостоятельности самоубийства как выхода из жизненных трудностей вообще и о глупости самоубийства на почве неразделенной любви в частности. Банальная вроде бы самоочевидность, прописная истина, но истина истине рознь. К прописям, выработанным человечеством за века социального и нравственного взросления, писатель относился с полным уважением и доверием в отличие от истин мнимых, продиктованных нормативной моралью стяжательства и эгоизма и освященных образом жизни двух стран, которые Кольер хорошо знал и где, за редким исключением, разворачивается действие его произведений, Великобритании и США.

Героиня маленького романа Мюриэл Спарк "Умышленная задержка" (1981) вспоминает, как в детстве ее заставляли для улучшения навыков чистописания переписывать сентенции типа "Честность - Лучшая Политика" и "Не все то Золото, что Блестит": "Приходится признать, что сии наставления, над которыми я тогда не задумывалась по своему детскому легкомыслию, но в которых усердно украшала завитушками прописные буквы, оказались, к моему удивлению, совершенно истинными. Им, может быть, недостает великолепия Десяти Заповедей, зато они ближе к существу дела".

Об истинности этих наставлений (как, впрочем, и библейских заповедей во главе с первейшей из них - "Не убий") и о ложности софизмов, которыми их подменяют, собственно, и писал Кольер, поскольку во всех его произведениях толкуется о неотвратимом, пусть принимающем фантастические, если не сказочные, формы воздаяния за отступление от истин и слепое следование мнимостям. При этом трудно не заметить, что забвение общечеловеческих нравственных норм, как правило, сопровождается у его персонажей истовой, подчас до одурения, преданностью социальным фикциям и догмам, возводимым в абсолют, как в рассказах "Без посредства Голсуорси" и "Каната хватает", главные действующие лица которых прекрасно сочетают моральное бесстыдство с нежно лелеемым комплексом британского "офицера и джентльмена" и "сахиба" на службе в колониях.