Сборник лауреатов премии Владимира Набокова. Том 2

«Как же я рисую, если не вижу главного? – задумался Алексей, глядя на горшок на заборе. – Смотрю на горшок и не чувствую его глины, не ощущаю его глубины? Точно из него выплеснули не только скисшее молоко, но и всё прошлое. Мало того, посадили на кол, как деревенского колдуна…»

Он пошёл дальше по улице, а слепой горшок, и на колу не потерявший колдовской силы, не покидал его мыслей: «Не будет колдунов – не будет сказок, а не станет сказок – исчезнут и деревни… С давних времён у наших дедов были дома из смолистых брёвен, которые уже тогда «плакали» смолой на солнце, как будто знали, что им недолго осталось оберегать крестьян; были колодцы с «журавлями», которые так и не смогли утолить жажду людей; была крестьянская одежда свободного покроя, чтобы человек не чувствовал себя стеснённым ни в работе, ни в отдыхе – и всё это было бесконечно большим, бесконечно близким!

Почти каждая вещь была чудесным сосудом, из которого они черпали нечто духовное про запас. А что у него в сердце про запас? Только детство».

Алексей был из рабочей семьи, мать была маляром на стройке, а отец… Об отце он ничего не знал. Он даже фотографии отца не видел. Мать не хотела вспоминать его. Только однажды отец появился, когда Алексею было лет десять. Отец заходил поздравить его с днём рождения, но Алексей не запомнил его. Зато хорошо запомнил подарок – большую красочную книгу «Гербы и флаги СССР». Книга не сохранилась, но в памяти отпечаталась гербовой печатью! А заодно узаконила его отчество – Николаевич. Но в метриках в графе «отец» так и остался прочерк.

По поводу того, что он рос без отца, особенно не переживал, даже находил в этом преимущества – был предоставлен сам себе. Мать с утра до вечера работала и часто без выходных, а он целыми днями пропадал на улице и от одиночества не страдал. И вообще, в одиночестве чувствовал себя комфортно. Бабушек и дедушек у него не было, а с дальней роднёй не встречались. Да мать и не любила застолий, была замкнутой и подруг не имела. Он привык к молчанию матери. Только со временем он понял, почему мать одинока и замкнута.

Родившись в год начала Первой мировой войны в белорусской деревне, где-то у границы с Польшей, она по воле войны стала беженкой и оказалась в Уфе. Но на самом деле «беженцами» называли тех людей, которых насильно выселяли из деревень, находившихся на линии фронта. Их, как скот, загружали в товарные вагоны, где не было даже отхожих мест, и загружали в таком количестве, что не было возможности даже присесть, а лежали по очереди. Сотни эшелонов, набитые крестьянами, двигались на Урал, Поволжье, и до мест назначения везли неделями, и на каждом полустанке выгружали умерших от болезней и голода людей. До конечных станций добиралось не больше половины загруженных в вагоны. Выгружали людей в необжитых местах, где опять же надо было бороться за жизнь, то есть копать землянки, искать пропитание. Выживали только те крестьяне, которые объединялись в такие деревни, где сохранялись связи ещё родных деревень. Поэтому, кому удалось выжить, хранили в душе эту трагедию и жили с чувством обездоленности, обиды, грусти. Мало того, после войны у мамы родных в Белоруссии не осталось, так и прижилась она в чужом городе, но горожанкой не стала. К тому же она была неграмотной и сильно стеснялась этого. Её душа явно томилась в городе, но одной ей было не под силу изменить свою жизнь. Так и маялась она в городе до конца своих дней. А её молчаливость стала семейной чертой и перешла к Алексею. А если к этому добавить тишину в их доме, то можно легко представить ту среду, в которой Алексей вырос.

Пожалуй, никто так не повлиял на его характер и привычки, как Тишина. Она была главной в его воспитании. Никому и в голову не могло прийти, что рядом с ним есть «няня» с тишайшей душою, с которой он не чувствовал себя одиноким.