Сборник Кирши Данилова

Как из далеча было, из Галичья,
Из Волынца города нз Галечья,
Как есён сокол вон вылетывал,
Как бы белой кречет вон выпархивал,
Выезжал удача доброй молодец,
Молоды Михайла Казаренин.
А и как конь под ним — как бы лютой зверь,
Он сам на коне — как есён сокол;
Крепки доспехи на могучих плечах:
Куяк и панцырь чиста серебра,
А кольчуга на нем красна золота.
А куяку и панцырю цена стоит на сто тысячей,
А кольчуга на нем красна золота,
Кольчуги цена сорок тысячей;
Шелом на буйной голове замычется,
Шелому цена три тысячи;
Копье в руках марзамецкая, как свеча, горит;
Ко левой бедре припоясана сабля вострая,
В долину сабля сажень печатная,
В ширину сабля осьми вершков;
Еще с ним тугой лук разрывчетой,
А цена тому луку три тысячи,
Потому цена лука три тысячи:
Полосы были булатныя,
А жилы слоны сохатныя,
И рога красна золота,
И титивочка шелковая,
Белова шолку шимаханскова;
И колчан с ним каленых стрел,
А во колчане было полтораста стрел,
Всякая стрела по пяти рублев.
А конь под ним — как лютой зверь,
Цены коню сметы нет,
Почему коню цены-сметы нет?
Потому ему цены-сметы нет —
За реку броду не спрашивает,
Он скачет, конь, с берегу на берег,
Котора река шириною пятнадцать верст.
А и едет ко городу Киеву,
Что ко ласкову князю Владимеру,
Чудотворцом в Киеве молитися,
И Владимеру-князю поклонитися,
Послужить верою и правдою,
Позаочью князю не изменою.
Как и будет он в городе Киеве,
Середи двора княженецкова,
Скочил Казаренин со добра коня,
Привезал коня к дубову столбу,
К дубову столбу, к кольцу булатному,
Походил во гридню во светлую,
Ко великому князю Владимеру,
Молился Спасу со Пречистою,
Поклонился князю со княгинею
И на все четыре стороны.
Говорил ему ласковой Владимер-князь:
«Гой еси, удача доброй молодец!
Откуль приехал? Откуль тебе бог принес?
Еще как тебе, молодца, именем зовут?
А по именю тебе можно место дать,
По изо(т)честву можно иожаловати».
И сказал удалой доброй молодец:
«А зовут мене Михайлою Казаренин,
А Казаренин душа Петрович млад».
А втапоры стольной Владимер-князь
Не имел у себя стольников и чашников,
Наливал сам чару зелена вина,
Не велика мера — в полтора ведра,
И проведовает могучева богатыря,
Чтобы выпил чару зелена вина
И турей рог меду сладкова в полтретья ведра.
Принимает Казаренин единой рукой,
А и выпил единым духом
И турей рог меду сладкова.
Говорил ему ласковой Владимер-князь:
«Гой еси ты, молоды Михаила Казаренин!
Сослужи ты мне службу заочную,
Съезди ко морю синему,
Настреляй гусей, белых лебедей,
Перелетных серых малых утачак
Ко моему столу княженецкому, —
        до люби я молодца пожалую».
Молоды Михайла Казаренин
Великова князя не ослушался,
Помолился богу, сам и вон пошел,
И садился он на добра коня,
И поехал ко морю синему,
Что на теплы тихи заводи.
Как и будет у моря синева,
На ево щаски великия
Привалила птица к берегу.
Настрелял он гусей, лебедей,
Перелетных серых малых утачак
Ко ево столу княженецкому.
Обвезал он своего добра коня
По могучим плечам до сырой земли
И поехал от моря от синева
Ко стольному городу Киеву,
Ко ласкову князю Владимеру.
Наехал в поле сыр крековистой дуб,
На дубу сидит тут черны ворон,
С ноги на ногу переступавает,
Он правильна перушка поправливает,
А и ноги, нос, что огонь, горят.
А и тут Казаренину за беду стало,
За великую досаду показалося,
Он, Казаренин, дивуется,
Говорил таково слово:
«Сколько по полю я езживал,
По ево государевой вотчине,
Такова чуда не наезживал,
И наехал ныне черна ворона».
Втапоры Казаренин
Вынимал из налушна свой тугой лук,
Из колчана ка лену стрелу,
Хочет застрелить черна ворона,
А и тугой лук свой потягивает,
Калену стрелу поправливает,
И потянул свой тугой лук за ухо,
Калену стрелу семи четвертей.
И завыли para у туга лука,
Заскрыпели полосы булатныя,
Чуть боло спустит калену стрелу, —
Провещится ему черны ворон:
«Гой еси ты, удача доброй молодец!
Не стреляй мене ты, черна ворона,
Моей крови тебе не пить будет,
Моево мяса не есть будет,
Надо мною сер(д)це не изнести.
Скажу я тебе добычу богатырскую:
Поезжай на гору высокою,
Посмотри в раздолья широкая
И увидешь в поле три бела шатра,
И стоит беседа дорог рыбей зуб,
На беседе сидят три татарина,
Как бы три сабаки-наез(д)ники,
Перед ними ходит красна девица,
Русская девица-полоняночка,
Молода Марфа Петровична».
И за то слово Казарин спохватается,
Не стрелял на дубу черна ворона,
Поехал на гору высокую,
Смотрил раздолья широкия
И увидел в поле три бела шатра,
Стоит беседа дорог рыбей зуб,
На беседе сидят три татарина,
Три сабаки-наез(д)ники,
Перед ними ходит красна девица,
Русская девица-полоняночка,
Молода Марфа Петровична,
Во слезах не может слово молвити,
Добре жалобна причитаючи:
«О злочастная моя буйна голова,
Горе-горькая моя русая коса!
А вечер тебе матушка расчесовала,
Расчесала, матушка, заплетала,
Я сама, девица, знаю-ведаю:
Росплетать будет моя руса коса
Трем татарам-наездником».
Оне те-та речи, татара, договаривают,
А первой татарин проговорит:
«Не плачь, девица, душа красная!
Не скорби, девица, лица белова!
Азделу-татарину достанешься,
Не продам тебе, девицу, дешево,
Отдам за сына Любимова,
За мирнова сына в Золотой орде».
Со тыя горы со высокия,
Как есён сокол напущается
На синем море на гуси и лебеди,
Во чистом поле напущается
Молоды Михайла Казаренин,
А Казаренин душа Петрович млад.
Приправил он своего добра коня,
Принастегивал багатырскова,
И в руке копье морзамецкое —
Первова татарина копьем сколол,
Другова сабаку конем стоптал,
Третьева — о сыру землю.
Скочил Казаренин с добра коня,
Сохватал девицу за белы ручки,
Русску девицу-полоняночку,
Повел девицу во бел шатер.
Как чуть с девицою ему грех творить,
А грех творить, с ней блуд блудить,
Росплачется красная девица:
«А не честь твоя молодецкая богатырская,
Не спросил не дядины, не вотчины:
Княженецкая л(ь) дочь и боярская.
Была я дочи гостиная,
Из Волынца города из Галичья,
Молода Марфа Петровична».
И за то слово Казаренин спохватается:
«Гой еси, душа красная девица,
Молода Марфа Петровична!
А ты по роду мне родна сестра,
И ты как татарам досталася,
Ты как трем сабакам-наез(д)никам?».
Говорит ему радная сестра:
«Я вечер гуляла в зеленом саду
Со своей сударынею-матушкою,
Как из да леча из чиста поля,
Как черны вороны налетывали,
Набегали тут три татарина-наез(д)ники,
Полонили мене, красну девицу,
Повезли мене во чисто поле,
А я так татарам досталася,
Трем сабакам-наез(д)никам».
Молоды Михайла Казаренин
Собирает в шатрах злата-серебра,
Он кладет во те сумы переметныя,
Переметныя сыромятныя,
И берет беседу дорог рыбей зуб,
Посадил девицу на добра коня
На русскова богатырскова,
Сам садился на тотарскова,
Как бы двух коней в поводу повел
И поехал к городу Киеву.
Въезжает в стольной Киев-град,
А и стольники, приворотники
Доложили князю Владимеру,
Что приехал Михайла Казаренин.
Поколь Михайла снял со добра коня
Свою сестрицу родимую
И привезал четырех коней к дубову столбу,
Идут послы от князя Владимера,
Велят итить Михайле во светлу гридню.
Приходил Казаренин во светлу гридню
Со своею сестрицею родимаю,
Молится Спасову образу,
Кланеется князю Владимеру
И княгине Апраксевне:
«Здравствуй ты, ласковой сударь Владимер-князь
Со душею княгинею Апраксевною!
Куда ты мене послал, то сослужил —
Настрелял гусей, белых лебедей
И перелетных серых малых утачак,
А и сам в добычи богатырския
Убил в поле трех татаринов,
Трех сабак-наез(д)ников
И сестру родную у них выручил,
Молоду Марфу Петровйчну».
Владимер-князь стольной киевской
Стал о том светел-радошен,
Наливал чару зелена вина в полтора ведра
И турей рог меду сладкова в полтретья ведра,
Подносил Михайлу Казарину.
Принимает он, Михайла, единой рукой
И выпил единым духом.
Втапоры пошли они на широкой двор,
Пошел князь и со княгинею,
Смотрел ево добрых коней,
Добрых коней татарскиех,
Велел тут князь со добра коня птиц обрать
И велел снимать сумы сыромятныя,
Относить во светлы гридни,
Берет беседу дорог рыбей зуб,
А и коней поставить велел по стойлам своим,
Говорил тут ласковой Владимер-князь:
«Гой еси ты, удача доброй молодец,
Молоды Михайла Казаренин,
А Казаренин душа Петрович млад!
У мене есть три ста жеребцов
И три любимы жеребца,
А нет такова единова жеребца.
Исполать тебе, добру молодцу,
Что служишь князю верою и правдою!»