Сближение

Самолет доставили ближе к вечеру, но загнали на запасной аэродром, и наземная команда начала осмотр только следующим утром. День выдался серый, дождливый, редкие деревья по периметру летного поля гнулись под порывами ветра с Северного моря, которое раскинулось неподалеку на востоке. Майк Торранс впервые проводил техосмотр самостоятельно, без надзора. Над бомбардировщиком уже работало несколько техников. Поскольку на самолете прилетел гражданский экипаж, турели были не оснащены, и оружейникам прежде всего требовалось установить пулеметы. Стоял страшный шум, капоты из плексигласа открыли, и внутри самолета было холодно и дул сквозняк.

Торранс залез в кабину, поскольку пилот, перегонявший самолет, сообщил, что высотомер барахлит. Майк заранее забрал на складе новый на замену. Удаление неисправного прибора, установка и подключение – работа относительно простая. Единственная трудность, как обычно, заключалась в том, что за приборной панелью почти не было места, и Майку пришлось лечь, чтобы добраться до задней стенки панели. Пальцы и суставы Торранса из-за таких сложностей постоянно украшали ссадины.

Покончив с заменой, он сверился с актом приемки самолета, посмотрев, не указана ли там еще какая-то поломка. Вставать Торранс не стал, хотя в спину врезались педали рулевого управления. Ложиться тут было неудобно, а иногда и болезненно, поэтому заново проделывать всю процедуру ему не хотелось. Однако в отчете значилась лишь «неисправность высокомера».

Почерк был неуклюжим и закругленным, как у ребенка, но орфографической ошибке Торранс не удивился. Пилоты зачастую заполняли эти отчеты в спешке, иногда даже на ходу, пока самолет выруливал на запасной аэродром.

Майк уже хотел встать, чтобы продолжить техосмотр, и тут заметил какой-то плоский цветной прямоугольник под креслом пилота. Он потянулся, вытащил предмет и поднялся на ноги.

Это был бумажник, но изготовленный из плотной ткани, а не из кожи. Судя по всему, там лежали какие-то бумаги: от нажатия там что-то зашуршало. А еще несколько монеток. Таких застежек Торрансу не доводилось видеть: два кожаных шнурка несколько раз обернули вокруг бумажника и связали узлом. Это явно была личная вещь, наверняка очень дорогая для владельца, и, стоя в холодной кабине с бумажником в руке, Майк неожиданно почувствовал себя виноватым, словно украл его.

Торранс знал правила: обо всех личных вещах, найденных в самолете, следовало немедленно доложить. Он поискал глазами дежурного сержанта, но не нашел. Все остальные вокруг сосредоточенно работали.

Майк решил вернуть бумажник сразу после дежурства, сунул его в нагрудный карман, застегнул и продолжил техосмотр.

Вскоре он забыл о находке и вспомнил о ней только вечером, когда собирался идти в столовую на ужин, но, нащупав в кармане прямоугольный предмет, пропустил сослуживцев вперед. Оставшись в одиночестве, он впервые внимательно осмотрел бумажник.

Тот переливался разными цветами: ярко-желтые и оранжевые круги, зеленые полосы вокруг них, ярко-красные стежки по бокам. Что-то в сочетании этих цветов вызвало у Торранса приступ ностальгии, тоску по прошлой жизни, которая вроде не так давно была, но казалась недостижимо далекой: долгие дни в детстве, игрушки, воспоминания о саде, полном цветов, о доме, где он жил с родителями и сестренкой. Сейчас он оказался в выцветшем мире серости. Великобритания во время войны превратилась в страну неосвещенных улиц, заколоченных окон, неработающих вывесок. На базе все носили полинявшие голубые спецовки и куртки, бежевые или серые рубашки, серые пуловеры и темно-синие фуражки. Самолеты были черного или темно-коричневого цвета. На поле росла трава, но ее покрывали пятна и прожилки грязи. Взлетно-посадочные полосы – длинные тусклые полосы из бетона. На небе, казалось, постоянно висели тучи. Торранс жил и спал в сборном бараке типа «Ниссен» из голых металлических листов, ангары ради маскировки красили темным, а главные корпуса или оставляли просто кирпичными, или тоже покрывали зелено-коричневой краской.

Чувство острой и неожиданной тоски охватило Торранса, когда он сидел на своей койке, разглядывая цветной кошелек. Это было осознание безвозвратной утраты чего-то абстрактного и почти забытого, ощущение, каким ужасным стало все для него и для всей страны, нежеланным напоминанием, что мрачную ежедневную серость войны нужно вынести и попытаться выжить.

На пару минут Майк Торранс впал в оцепенение. Ему всего двадцать один, а жизнь, которую он надеялся обрести, куда-то ускользала. Он крутил в руках твердый упругий предмет, снова ощущая жесткость бумаги внутри и округлую тяжесть монет. Майк потянул за кожаный шнур, развязал шнурки, и бумажник открылся. В глубине души Торранс пришел в ужас от того, что творил – вторгался в чье-то личное пространство, – однако казалось, что если он сможет найти владельца, то сумеет отдать находку напрямую, без кучи предписаний ВВС.