Сближение

Иллюзия перешла к следующему этапу. Том взял застывшую веревку, подался вперед, подергал ее, одной рукой держа за самый низ у корзины, а второй – чуть выше. Он потянул веревку, испытывая ее на прочность. Верхняя часть веревки вращалась строго по кругу.

Руддебет припудрила ладони, похлопала ими, а потом сдула лишнюю пыль, и маленькое белое облачко полетело в лучах прожектора.

Уверенным спортивным движением она скользнула по сцене, наклонилась, чтобы дотронуться до рук Тома в том месте, где они держали веревку, а потом перехватила ее сама. Изящно перенесла вес на руки и подтянулась.

За считаные секунды она добралась до середины каната и уже висела над Томом, крепко держась за тонкую опору. Одной ногой цеплялась за нее, а вторую поднимала, карабкаясь еще выше.

Том отпустил веревку и отошел в сторону. Руддебет осталась без поддержки. Герред рядом напрягся, костяшки его пальцев побелели. Я положила руку на его ладонь, почувствовав влагу от пота и неприятное тепло, исходящее от кожи.

Удерживая позу, Руддебет уверенно поднималась, ее тело обвивалось вокруг каната, но при этом она умудрялась крутить головой и ослепительно улыбаться зрителям.

Том встал внизу, почти под ней, рядом с корзиной, подняв руки и растопырив пальцы, словно бы оказывая какое-то магическое воздействие на девушку. Правда, было очевидно, что она – прирожденная спортсменка, ловкая и сильная, ей не требовалась помощь колдовских чар, чтобы вскарабкаться наверх.

Музыка становилась все громче и громче – теперь это было пронзительное и жутковатое звучание синтезатора. Внезапно цвета прожекторов изменились – Руддебет все еще выхватывал из тьмы ослепительно-белый луч, а остальную сцену озарял зеленоватый свет.

Том отошел, повернулся к публике и на минуту оказался спиной к Руддебет. Именно в этот миг произошло несчастье – что-то случилось с веревкой. Она выгнулась и полетела вниз. Руддебет рухнула на пол, приземлившись на голову и плечо, ее тело неестественно изогнулось. Девушка издала ужасный непроизвольный то ли вопль, то ли плач, перекрикивая музыку, и затихла.

Музыка тут же смолкла. Барабанная дробь прекратилась.

По залу прокатился шок – сначала все хором ахнули, потом раздались стоны и крики, которые невозможно было различить. Я вскочила, как и многие другие зрители, и в спешке оттолкнула пару-тройку человек, отделявших меня от прохода.

Я видела, как Том бросился к неподвижному телу Руддебет, склонился над ней, вытянув руки. Я завопила:

– Не пытайся сдвинуть ее с места! Не трогай ее! – Фокусник, казалось, меня не слышал, и я снова крикнула: – Я знаю, что делать! Не прикасайся к ней!

Другие зрители уже устремились к сцене, но внезапно меня переполнила непоколебимая решимость. Расталкивая людей локтями, я ринулась к оркестровой яме, откуда по короткой лесенке можно было попасть на сцену. Двое мужчин уже выбежали туда из-за кулис. Я бежала по ступенькам и орала, чтобы они не трогали девушку. И вот, споткнувшись на последней, оказалась на сцене и неуклюжим рывком добралась до распростертого тела Руддебет.

Том держал ее за руку.

– Назад! Дай мне! Я медсестра!

Я оттолкнула его, пытаясь загородить девушку, после чего склонилась над телом Руддебет, которая все еще дышала. Я позвала ее по имени, веки упавшей затрепетали, затем она снова плотно закрыла глаза. Вокруг уже столпился народ. Я снова прикрикнула, чтобы мне освободили пространство. Голова Руддебет завалилась немного на одну сторону, но, кажется, шея была не сломана. Я не видела ни крови, ни явных увечий.

– Вызывайте скорую! – велела я, обращаясь к окружавшим людям.

– Уже позвонили, – ответил кто-то. – Они едут.

Затем раздался чей-то голос:

– Я врач! Пропустите!

Я подняла голову – голос принадлежал крепкой рослой женщине с волевой челюстью и высоким лбом. Она была одета во все белое.

– Отойдите, пожалуйста! – попросила она меня.

– Я медсестра!

– Хорошо. Позвольте мне ее осмотреть.

Женщина присела на корточки рядом со мной и ощупала голову Руддебет, шею и плечи, затем осторожно проверила руки и ноги. Девушка ахнула от боли, из ее открытого рта потекла слюна.

– Всех остальных прошу удалиться со сцены, – велела врач, продолжая осмотр ловкими и осторожными движениями рук. – Полагаю, у нее перелом бедра, но нет признаков сотрясения мозга, – она тихо обратилась ко мне. – Вывих плеча, возможно, сломана рука. Может быть, повреждены ребра, но не думаю, что есть внутреннее кровотечение. Вы согласны?

– Да, – кивнула я, хотя провела лишь поверхностный осмотр.

– Принесите одеяло, – велела она одному из работников сцены. – Никому не трогать девушку. В здании есть морфий? – спросила женщина меня.

– Шкафчик для оказания первой помощи. Он заперт, но у меня есть ключ.

Я встала и направилась за кулисы. Герред протискивался через толпу к Руддебет.

– Прошу, не подходите! – крикнула доктор. – Назад!

– Это моя дочь.

Я подтвердила:

– Это правда. Я знакома с семьей.

– Хорошо. Ваша дочь сильно травмирована, но, полагаю, ее жизнь вне опасности.