Сбежавшее лето

   —  О, мистер Питере! — постарался удивиться он.— А я вас и не заме­тил! Это мой друг Мэри. Я помогаю ей разбирать ракушки.

   Слова  его  звучали так  неправдоподобно,   что  Мэри  пришла  в  отчаяние.

   —  У   нас   в  школе  будет   выставка,— решила   она   выручить  его,— под названием  «Жизнь побережья».  Мне дали  задание собрать морские  водо­росли, ракушки и все такое прочее. Ужасно это скучное занятие, поэтому я долго   ничего   не   делала,   и   вот   теперь   Саймон   вынужден   мне   помогать.

   Она говорила живо, не задумываясь, но надежды большой не испыты­вала. Лгать она умела гораздо лучше Саймона, у которого, судя по всему, большого опыта не было, но весьма сомневалась в том, что ей удастся убедить полицейских. Они должны быть либо слабоумными, либо слепы­ми, чтобы не заметить замешательства Саймона. Вот-вот один из них вой­дет в кабину и вытащит прячущегося там мальчика!

   Она сидела, вся напружинившись, не смея поднять глаз выше средней пуговицы на жилете полицейского, и ждала, когда на ее плечо ляжет тя­желая рука, а сердитый голос прикажет подняться.

   Но вместо этого она услышала лишь сдавленный смех. Она подняла голову и увидела, что оба полицейских широко улыбаются.

   У Питерса было красное, потное лицо, в котором, как изюминки в бу­лочке, тонули маленькие карие глаза.

   —  Это ваша кабина? — спросил он.

   —  Моего дедушки.

   —  Когда  уйдете,   запри  ее.  А  то  могут  явиться  незваные  гости.   Вы никого здесь не видели, а?  Никаких подозрительных субъектов не болта­лось поблизости?

   —  Кроме    вас,    никого,— ответила    Мэри,    и    они    снова    расхохота­лись.

   И пошли дальше, смеясь и перебрасываясь словами. Когда они уже не могли их услышать, Саймон сказал:

   —  Ничего не могу с собой поделать. Это из-за того, что у меня тонкая кожа и близко к ней проходят кровеносные сосуды. Чем больше боишься покраснеть, тем больше краснеешь.

   Мэри, которая сидела, по-прежнему затаив дыхание, судорожно глот­нула воздух и почувствовала, что у нее кружится голова.

   —  Я была уверена, что они догадаются, как только ты покраснел. Не могли же они не заметить.

   —  Они заметили. Только решили, что я покраснел совсем не из-за это­го, вот и все.

   —  А из-за чего?

   Он смутился, взял маленькую розовую с коричневым ракушку и с преувеличенным вниманием стал ее рассматривать.

   Мэри так толкнула его по руке локтем, что он выронил ракушку и она упала в кучу других.

   —  Из-за чего, по-ихнему?

   —  Они решили, что я покраснел из-за того, что меня застали с девоч­кой. Некоторые люди находят себе довольно глупые причины для смеха, — выдохнул он.

   При сложившемся положении дел Мэри тоже нашла это обстоятельст­во сравнительно забавным.

   —  Знай они всю правду, сразу бы позабыли про свой смех.

   Этой фразой она надеялась развеселить его, но ничего не получи­лось.

   У него был мрачный вид.

   —  Ты, наверное,  предпочел бы,  чтобы они обо всем догадались, прав­да?— с упреком спросила она.

   Он окинул ее презрительным взглядом.

   —  Я, кажется,  вернулся, да?

   —  Да, вернулся.— Но ей хотелось докопаться до истины. И она спро­сила,  глядя  на его угрюмый  профиль:—А почему?   Ты  же  говорил,   что этих   людей   нужно  отправлять  туда,   откуда   они   приехали.   Таков   закон, сказал ты.

   Он вскочил,  словно стараясь уйти от ее вопросов,  и вошел в кабину.

   —  Смотри-ка! — воскликнул он.— Его высочество-то заснул!

   Мальчик спал, устроившись между стенкой и дверью. Голова его, как цветок, болталась на тонкой шее. Он даже чуть посапывал.

   —  Знаешь, когда видишь человека своими глазами, отношение к нему меняется,— смущенно   признался   Саймон.   С   минуту   он   смотрел   на   нее и вдруг заулыбался.— И кроме того, я, кажется, придумал, что с ним де­лать.

   Они снова сели на пороге. Мальчик не может здесь ночевать, объяснил Саймон, потому что полиция следит за кабинами. Бродяги часто, взломав дверь, проводят ночь в кабине.

   —  Поэтому   я   вспомнил   о   лавке   дяди   Хорейса,— продолжал   Сай­мон.— Дядя сейчас в отъезде, лавка заперта, но я знаю, как туда проник­нуть.  После ужина,  когда станет совсем темно,   мы  можем перевести его туда.

   —  После ужина я ложусь спать,— призналась Мэри.

   —  Постарайся   уж,   пожалуйста,   выбраться   из   дома,— со   снисходи­тельным видом сказал Саймон.— Тебе обязательно надо прийти, вы ведь уже подружились.

   —  Между  прочим,  он  говорит  по-английски,— вспомнила  Мэри.   Она совсем   забыла   сказать   ему.— Как   раз   перед   твоим   возвращением   он заговорил со мной. И совсем он не из Пакистана. Он из Кении. Это в Аф­рике. Его зовут Кришна Патель.

   Из кабины за их спиной донесся какой-то скрипучий стон, словно Кришна во сне отозвался на свое имя. Они вошли в кабину, он шевелил­ся и тер глаза.

   —  Закрой  дверь,— велел   Саймон,   и   Мэри   затворила  дверь.   Теперь свет проникал только сквозь щели.

   Мальчик вскочил на ноги, но тут же застонал и чуть не упал.

   —  Это судороги,— объяснил Саймон. Он потер ему ноги.— Ну-ка пото­пай, разгони кровь.

   Но мальчик никак не мог проснуться. Он стоял, покачиваясь, и зевал.

   —  Пусть полежит,— предложила Мэри.