Савва Сторожевский

Существует и ещё одна существенная проблема перевода календарных дат из одного летоисчисления в другое. Назовём её так: неизбежное накопление временной ошибки. Мы же знаем, что время не всегда абсолютно точно. Даже в годах — есть «нестандартные», високосные. Некоторые мгновения, не укладывающиеся в сутки, мы просто не считаем, они настолько малы, что не имеют особого значения. Но только до поры. Мгновения за годы набегают в минуты, минуты — в часы, а часы — в сутки. Так в исчисления опять вмешиваются уже целые месяцы, и приходится вносить коррективы в даты, отстоящие от наших дней в достаточном отдалении.

Наконец, кое-кто из исследователей напоминает о следующем. До 1582 года даты могут будто бы вообще не переводиться (ещё не был принят григорианский календарь). А если кто и захочет их переводить, то это не + 13 дней, а иногда + 10 или даже + 9 дней! То есть современная дата кончины преподобного Саввы может оказаться не 16-го, а 13-го, и даже более точно — 12 декабря. Двенадцатый день двенадцатого месяца. Символично. Но спорно.

Из всего вышесказанного вывод можно сделать следующий. В разное время разные исследователи высказывали разные мнения. И это нормально. Однако ситуацию они так и не прояснили. И на сегодняшний день датой кончины Саввы Сторожевского можно одинаково признать как 3 декабря (16.12) 1407 года, так и 3 декабря (16.12) 1406 года.

Мы принимаем дату — год 1407-й. Это связано с целым рядом обстоятельств его жизни, о которых, собственно, и пойдёт рассказ в этой книге.

Глава вторая ДЕТСТВО И ЮНОСТЬ

Бяше во детский телом, а умомъ старъ.

Нестор летописец

Эта глава книги могла быть самой короткой. Почему? Постараюсь объяснить.

Когда пишутся жизнеописания, то, как правило, они начинаются с детства и отрочества. Отступать от этого обычного распорядка и нам не имело смысла, однако беда в том, что тому могли бы помешать некоторые обстоятельства. А именно: дата и место рождения будущего подвижника в настоящее время не известны, как не известно практически ничего, что было бы связано с его жизнью до зрелого возраста.

Пока не известно. Пока — означает, что есть ещё надежда на возможные находки в архивах или старинных рукописях. Однако надежда эта почти иллюзорна. Хотя бы потому, что по традиции даты рождения живущих тогда в монастырях старцев на Руси почти не фиксировались. Да и вообще — день рождения даже у простого жителя того времени (а речь идёт о XIV столетии) не совпадал с днём крещения, а потому к нему не относились с большим вниманием и важностью.

Не известно нам и его настоящее, то есть мирское имя, так как Саввой конечно же наречен он был по пострижении в монахи. Да и мирское имя отца его также кануло в Лету, ибо поздние звучные приставки к имени — Сторожевский или Звенигородский — были обычной данью традиции и к первоначальному мирскому («реальному») имени никакого отношения не имели и не имеют.

Какова причина такого невнимания и забвения? Чтобы ответить на этот очередной вопрос (а их будет немало в этой книге), следует совершить небольшой экскурс в историю.

Отрок из неведомых земель

Где кто родится, там и пригодится.

Пословица

Маркелл Безбородый повествует напоследок, когда мы достигли конца времён: «О рождении же его и о воспитании мы не ведаем, но только о пребывании его в монашестве изыскали и написали кратко...»

Основные родословные в Древней Руси велись только в великокняжеских и княжеских семьях, иногда также среди иерархов православной церкви, в особенности среди митрополитов и в будущем — патриархов. Составление родословного древа и занесение его в книги и летописи было не только и не столько забавой, оно имело важнейшее юридическое значение, позволяло прослеживать вопросы наследования, преемственности власти и собственности. Без точных записей имён, дат рождения и смерти невозможно было бы правильно определить — кто, чем и как должен владеть, кому, что и когда перешло в наследство или в отчину. Но самое главное — таким образом можно было предотвратить самозванство, явление не столь распространённое на Руси в XIV веке, зато уже позднее — в значительной степени повлиявшее на ход российской истории (вспомним хотя бы Лжедмитрия или Емельяна Пугачёва, объявившего себя «императором Петром III»). Для остальных людей — христиан — специально никто родословием не занимался. Если и записывали предков, то не в массовом количестве. А для того, чтобы хотя бы имя попало в летописи, нужно было по крайней мере совершить нечто из ряда вон выходящее. Например, подвиг, вроде того, что сумел показать богатырь Пересвет на поле Куликовом.