Савва Морозов

В Москве артистические дарования Марии Федоровны расцвели в полную силу. Она брала уроки у знаменитой актрисы Малого театра H. М. Медведевой — наставницы блистательной М. Н. Ермоловой. Наконец в 1894 году талант Андреевой привлек внимание К. С. Станиславского. Константин Сергеевич к тому моменту уже много лет вел курсы актерского мастерства в Обществе искусства и литературы. Станиславский предложил Андреевой войти в число его учеников, та с радостью согласилась. За пять лет ученичества под руководством Станиславского (1894–1898) Мария Федоровна сыграла целый ряд блестящих ролей, в том числе 11 главных героинь в спектаклях: «Светит, да не греет» А. Н. Островского и Н. Я. Соловьева, «Уриэль Акоста» К. Ф. Гуцкова, «Бесприданница» А. Н. Островского и др. Большая их часть была исполнена в паре с Константином Сергеевичем. По словам биографа актрисы Н. А. Волоховой, «после третьего спектакля — «Бесприданница», — где опять чудесный дуэт создали Андреева и Станиславский (Лариса и Паратов), о них заговорили всерьез. Театральный критик Дрезден в своей книге «Сорок лет театра» писал: «Зная по опыту, каков удельный вес любителей, я к этой затее отнесся критически. Однако первый выход Паратова (Станиславский), Ларисы (Андреевой) вызвал во мне совсем другое чувство. Это было подлинное искусство»… Чарующее впечатление производила своей игрой Мария Федоровна. Благородная внешность сочеталась в ней с изяществом исполнения и глубоким проникновением в образ».[485]

Роли, сыгранные М. Ф. Андреевой на любительской сцене, принесли ей большой успех. Сама Мария Федоровна об этом периоде своей жизни писала другу, музыканту, революционеру-подпольщику H. Е. Буренину: «Я тогда уже сыграла в Обществе искусства и литературы, в спектаклях Станиславского, ряд больших ролей. Меня знала культурная московская театральная публика как Юдифь в «Уриэле Акосте», Раутенделейн в «Потонувшем колоколе», и я уже становилась известностью, любимицей публики».[486] И, что еще важнее, ее талант высоко оценил сам Станиславский.

В феврале 1902 года Константин Сергеевич писал Марии Федоровне: «Итак, мы познакомились. Нам нужна была артистка, и я увлекся Вашими данными, и не ошибся, и не раскаиваюсь теперь. Однако у Вас были, как у всякого, не одни достоинства. Были и недостатки. Как артистка Вы были избалованы похвалами и поклонниками и с большой охотой слушали комплименты, но не замечания. Это так естественно. Долго Вы не принимали моих замечаний, и это охлаждало меня. Наконец Вы переломили себя и сделались артисткой, а не актеркой… и стали расти в художественном отношении. Эту победу над самолюбием я очень ценил, ценю и буду ценить и любить в Вас. Когда… я почувствовал проблески идеи в Вашем деле, когда в Вас исчезла дилетантка, уступив место серьезной работнице, я привязался к Вам как к артистке и исключительные данные ее я стал считать своими, стал любовно оберегать их. Только тут я разглядел в Вас человека, так как человек и артист это одно целое. Я полюбил в Вас экспансивность, типичную черту Вашего «я».[487]

По всей видимости, перелом в отношении М. Ф. Андреевой к работе произошел до 1898 года. Во всяком случае, с образованием Художественного театра К. С. Станиславский пригласил ее в труппу. Мария Федоровна стала одной из первых актрис Художественного театра, будучи зачислена в него 15 июня 1898 года.[488] Для этого нужно было пройти строжайший отбор, судьями в котором выступали К. С. Станиславский и В. И. Немирович-Данченко. Последний в сентябре 1898 года в одном из писем А. П. Чехову подчеркивал: и он сам, и Станиславский выбрали из своих учеников лишь наиболее талантливых. «Я из 7 выпусков своих учеников выбрал только 8 человек (из 70), а Алексеев из 10-летнего существования своего Кружка только 6 человек». А Станиславский подробно описывал процедуру «отбора» актеров: «Мировая конференция народов не обсуждает своих важных государственных вопросов с такой точностью, с какой мы обсуждали тогда основы будущего дела, вопросы чистого искусства, наши художественные идеалы, сценическую этику, технику, организационные планы, проекты будущего репертуара, наши взаимоотношения.

«Вот вам актер А., — экзаменовали мы друг друга. — Считаете вы его талантливым?»

«В высокой степени».

«Возьмете вы его к себе в труппу?»

«Нет».

«Почему?»

«Он приспособил себя к карьере, свой талант — к требованиям публики, свой характер — к капризам антрепренера и всего себя — к театральной дешевке. Тот, кто отравлен таким ядом, не может исцелиться».

«А что вы скажете про актрису Б.?»

«Хорошая актриса, но не для нашего дела».

«Почему?»

«Она не любит искусства, а только себя в искусстве».

«А актриса В.?»

«Не годится, — неисправимая каботинка».

«А актер Г.?»

«На этого советую обратить ваше внимание».

«Почему?»

«У него есть идеалы, за которые он борется; он не мирится с существующим. Это человек идеи».

«Я того же мнения и потому, с вашего позволения, заношу его в список кандидатов».