Савва Морозов

Во-вторых, вероятно, сказались давнее знакомство Морозова с Константином Сергеевичем — и та безупречная репутация, которую Станиславский заслужил как театральный деятель. Купец, актер-любитель, один из создателей (по просьбе Станиславского) Театра-студии на Поварской (1905) С. А. Попов писал, что Станиславскому трудно было не доверять. «Когда он только еще «любительствовал», его моральный кредит был уже высок, ему верили как Алексееву-Станиславскому, верили тому, что он, создавая Художественный театр, шел на серьезное дело, не специфически антрепренерское».[329] Оба просителя, особенно Станиславский, были необычайно обаятельны. По словам Т. Л. Щепкиной-Куперник, Станиславский «обладал даром воздействия на окружающих почти гипнотическим». Наконец, Морозову предложили не просто спонсировать театр, но и войти в паевое товарищество по его созданию. А это было то самое большое дело, которого он страстно желал. В результате, говоря словами Станиславского, одним из первых Савва Тимофеевич вступил в это «дело, начавшееся среди насмешек большинства».[330]

Договор об учреждении Общедоступного театра в Москве, заключенный сроком на 12 лет, датируется 10 апреля 1898 года. (Вплоть до 1901 года — Московский Художественный общедоступный театр, или МХОТ, потом слово «общедоступный» выпало из его названия; в дальнейшем в тексте книги театр для краткости будет называться Московским Художественным, вне зависимости от времени упоминания.) В этот день было организовано Товарищество пайщиков МХТ. Его членами состояли десять лиц. Девять из них, в том числе Савва Тимофеевич Морозов, являлись представителями купеческого сословия. Каждый из подписавших договор (кроме В. И. Немировича-Данченко) внес в дело паевой взнос. Общая сумма составила 25 тысяч рублей, причем самые крупные взносы — по пять тысяч — поступили от К. С. Станиславского и С. Т. Морозова.[331] Это было дополнение к тем десяти тысячам, которые Савва Тимофеевич уже внес ранее.[332]

По договору предусматривалось, что учредители театра, К. С. Станиславский и В. И. Немирович-Данченко, «уполномочиваются вести как художественную, так и хозяйственную часть предприятия». В то же самое время «прочие товарищи, если того сами не пожелают, не несут никаких обязанностей и никакой личной ответственности, в имущественном же отношении отвечают только своими денежными вкладами».[333] Большинство пайщиков так и поступили — чего нельзя сказать о С. Т. Морозове. Купец мог бы с чистой совестью проявить равнодушие к делам профинансированного им театра: ходить с семейством на премьеры, занимая лучшие места, и «перед всей Москвой щеголять своим меценатством». Однако подобное поведение Савве Тимофеевичу было чуждо. В одном из писем за 1910 год К. С. Станиславский отмечал: «Судьба послала нам на помощь замечательного человека, бескорыстного друга искусства, Савву Тимофеевича Морозова. Он не только поддержал дело материально, но он встал в ряды его деятелей, не боясь самой трудной, неблагодарной и черной работы».[334]

Справедливости ради следует сказать, что в работу Художественного театра Савва Тимофеевич включился не сразу. Не потому, что ждал, какой будет реакция московской публики на новый театр, вовсе нет. Как уже говорилось, важнейшим критерием того, стоит ли ему вмешиваться в то или иное дело, являлись не красивые обещания, а умение реализовать их на практике. Иначе говоря, в любом деле купец выше всего ценил конкретный, зримый результат деятельности. Верный своей привычке выжидать, Савва Тимофеевич с любопытством следил, сумеют ли основатели МХТ воплотить в жизнь свои мечтания.

Первая половина 1898 года для К. С. Станиславского и В. И. Немировича-Данченко была временем волнительным и невероятно хлопотным. Успех всего дела зависел от того, сумеют ли они на имеющиеся средства за полгода создать такие условия, которые обеспечат их детищу длительное существование.

Прежде всего, юному Художественному театру следовало найти помещение. В. И. Немирович-Данченко вспоминал: «Помнится, как мы осматривали свободные театральные здания и остановились на небольшом, не особенно красивом, состоящем, в сущности, при летнем саде».[335] Это было здание театра «Эрмитаж» в Каретном Ряду. Здесь театр будет существовать четыре сезона — с 1898 года по первую половину 1902 года. Репертуар был намечен заранее. Так, Владимир Иванович еще в апреле 1898 года писал А. П. Чехову: «Намечено к постановке «Царь Федор Иоаннович», «Шейлок», «Юлий Цезарь», «Ганнеле», несколько пьес Островского[336] и лучшая часть репертуара Общества искусства и литературы. Из современных русских авторов я решил особенно культивировать только талантливейших и недостаточно еще понятых». В число последних Немирович-Данченко включал и самого Чехова.