Савва Морозов

Тем не менее вплоть до конца 1890-х годов театр был лишь одним — и отнюдь не самым главным — из направлений деятельности С. Т. Морозова, только одной из его страстей, направленных на созидание. Возможно, появись Художественный театр чуть раньше, к примеру в 1896 году, Савва Тимофеевич ничем не вьщелил бы его из других театральных проектов. Дал бы денег на театральные нужды, изредка посещал бы спектакли и — на этом всё, никакого личного участия. Однако МХТ появился в тот самый момент, когда Морозов отчаянно искал для себя крупное дело, позволяющее ему раскрыть свои таланты и реализовать кипучую энергию. В итоге именно Художественный театр прославил имя Морозова-мецената, на несколько лет стал самой благородной страстью московского купца, которой тот отдавал немало сил и денег. И в то же время именно МХТ оказался той искрой, которая привела к взрывным последствиям.

Решение о том, что в Москве появится новый, Художественный, театр, было принято летом 1897 года. 21–22 июня состоялась знаменитая «восемнадцатичасовая беседа» двух деятелей театра: К. С. Алексеева (по сцене Станиславского) и В. И. Немировича-Данченко. Начавшись в ресторане «Славянский базар», она завершилась на даче К. С. Станиславского, в Любимовке. По словам писательницы, драматурга Т. Л. Щепкиной-Куперник, «из этой беседы, из этого соединения двух воль, двух начал родился Художественный театр».[310] Поэтому прежде чем начинать подробный разговор о театре, нужно остановиться на личности его основателей.

К. С. Станиславский (1863–1938) являлся выходцем из московской купеческой среды, которая в конце 1870-х — в 1880-х годах «…наряду со своими промышленно-торговыми делами вплотную заинтересовалась искусством». Сын крупного коммерсанта С. В. Алексеева, Константин Сергеевич рано увлекся театром. Более того, одним из первых поддался влиянию распространившейся среди купечества театральной «моды». Огромное влияние на него оказал родственник Алексеевых — известнейший купец, меценат, основатель Абрамцевского кружка и создатель русской оперы Савва Иванович Мамонтов. Любительские постановки Мамонтова объединяли не только всю родню, но и лучших художников того времени: И. Е. Репина, В. Д. Поленова, В. И. Сурикова, В. М. Васнецова и др. Как уже говорилось, в их основе лежал принцип реализма. Чтобы создать у зрителя полную иллюзию реальности, декорации делались настоящими художниками, были красивы и тонко прорисованы — в то время как в Императорских театрах декорации были условны до грубости. Мамонтов первым порвал с теми штампами, которые господствовали на театральной сцене той поры.

Роль Мамонтова в становлении Станиславского как актера была настолько велика, что, по собственным словам Константина Сергеевича, всё мало-мальски выдающееся надо было показать Савве Ивановичу. Станиславский вспоминал эпизод из своего детства: «Мне принесли мой перекрашенный шкафчик с детскими игрушками. Небесный колер внутренности шкафа так меня, ребенка, восхитил, что я решил, что и это «надо показать Савве Ивановичу».[311] Став взрослым, он по-прежнему относился к меценату с благодарностью: «Знакомство с художниками (В. Д. Поленов, Репин, Суриков, Серов, Коровин и пр.) и, главное, с самим С. И. Мамонтовым произвело на меня как артиста большое впечатление».

На домашней сцене Мамонтовых Константин Сергеевич впервые приобщился к актерскому мастерству, которое очень скоро стало естественной частью его жизни. Родители регулярно ездили в театр и на музыкальные концерты, куда брали с собой всех восьмерых детей. А потом, по образу и подобию мамонтовского, основали собственный домашний театр. Купеческая дочь В. П. Зилоти отмечала, что мать будущего режиссера, «Елизавета Васильевна, хотела охранить своих детей от развлечений вне дома. Чувствуя склонность их к театру, выстроила постоянные театры, сначала в Любимовке, а позже и в своем доме у Красных ворот, который был роскошнее оборудован, чем первый. Она достигла своей цели: молодежь устраивала по нескольку спектаклей в год».[312]

Сам Константин Сергеевич в одном из писем говорил: «Я с братом учредили домашний кружок из сестер, братьев, товарищей и знакомых. Пришлось начать с одноактных пьес и водевилей».[313] В. П. Зилоти, которая часто общалась с Алексеевыми и смотрела их постановки, писала: «Исполнялись большей частью оперетки. У девиц (имеются в виду сестры К. С. Алексеева. — А. Ф.) были милые голоса и большие способности к сцене. У Зины — талант драматический, у Нюши — инженю;[314] у Кости же — громадный режиссерский дар и тонкий комический талант. Всего более осталось из тех годов в памяти моей исполнение в один и тот же вечер: «Мадемуазель Нитуш» и «Маскотта»; в первой — Зина, во второй — Нюша и в обеих — Костя. И сейчас слышу в ушах, как он в «Нитуш» в испуге бормотал: «Мать настоятельница, мать настоятельница».[315]