Саврасов

И Рабус стал вдохновенно рассказывать, как Москва встречала знаменитого живописца, нервного, болезненного на вид человека, с огненным темпераментом, сложного и противоречивого, окруженного ореолом всеевропейской славы, возвратившегося в Россию после двенадцатилетнего пребывания в Италии. О том, как Брюллов ездил на Воробьевы годы и был поражен красотой открывшегося оттуда вида Москвы, как с восторгом слушал чтение только что вышедшей тогда в свет комедии Гоголя «Ревизор» и воскликнул: «Вот она — натура!», затем начал снова читать комедию уже сам, произнося по-особому слова каждого действующего лица… И как прогуливаясь с друзьями на святой неделе, под Новинским, заметил на балагане вывеску «Панорама «Последнего дня Помпеи», зашел туда и громко рассмеялся, увидев какую-то мазню, карикатуру на свою картину. «Нет, мадам, у тебя Помпея никуда не годится!» — сказал он содержательнице балагана, мадам Дюше. На что женщина с обидой и возмущением возразила: «Извините, сам художник Брюллов был у меня, когда панорама находилась за границей, и сказал, что у меня освещения больше, чем у него…» Рассказал Рабус и о том, как по просьбе Брюллова были освобождены от крепостной зависимости два ученика натурного класса, помещавшегося тогда в доме на Никитской. Как он поднимался на колокольню Ивана Великого и, глядя оттуда, с высоты птичьего полета, на раскинувшийся внизу город, воспламеняясь, с жаром, с увлечением говорил своим спутникам о картинах из русской истории, которые рождались в его воображении: о Самозванце, Годунове, о Дмитрии Донском, Пожарском… Как встречался он в Москве с Пушкиным и беседовал с ним о сюжетах картин из жизни Петра I. Как не любил Брюллов званых парадных обедов и говаривал: «По-моему, лучше щей горшок да каша, — зато дома, между друзьями…»

В тот вечер, после ужина, Карл Иванович Рабус подошел к Саврасову, присел рядом и стал беседовать с ним, похвалил его рисунки и эскизы, заметив, что возлагает на него большие надежды. Потом он сказал:

— Художник, друг мой, должен путешествовать, ему необходима новизна впечатлений. Вот хотя бы я… Когда окончил академию, уехал в Малороссию, там работал, а оттуда перебрался в Крым, писал картины, и за одну из них — «Гурзуф» получил звание академика… А после отправился за границу. Я видел Константинополь, плавал по Средиземному морю, рисовал живописные берега Греции, Италии… Жил в Германии, Австрии. Да, есть что всномнить…

И вам, голубчик, нужно повидать свет божий. Почему бы не поехать, например, в Малороссию или в Крым? Непременно надо поехать! Я хорошо знаю Украину, навсегда полюбил этот чудесный край… Тамошняя природа не может не вдохновить художника. Это родина великого Гоголя! Вы читали его «Вечера на хуторе близ Диканьки»? Нет? Очень жаль. Обязательно прочтите. Там все дышит поэзией, народностью, искрится юмором. Нет, вам обязательно надо поехать в Малороссию. И не откладывая, чем скорее — тем лучше. Средства на поездку найдутся. О, Малороссия, о, Украина! — воскликнул восторженно Карл Иванович и, сняв очки, смахнул набежавшую с тезу. И тут же снова горячо заговорил: — Нет, вы послушайте только, сколько в этих словах красоты, правды, какая гениальная словесная живопись! Послушайте, что пишет Гоголь…

И Карл Иванович начал с воодушевлением декламировать вполголоса: «Знаете ли вы украинскую ночь? О, вы не знаете украинской ночи! Всмотритесь в нее: с середины неба глядит месяц. Необъятный небесный свод раздался, раздвинулся еще необъятнее. Горит и дышит он. Земля вся в серебряном свете; и чудный воздух и прохладно-душен, и полон неги, и движет океан благоуханий. Божественная ночь! Очаровательная ночь!..»

Алексей возвращался домой пешком, думая об услышанном на вечере, о предложении Карла Ивановича, о том, что ждет его в будущем: станет ли он настоящим художником, сумеет ли понять и по-своему отобразить природу, вложить в свои картины, в свои пейзажи собственную душу, страсть, сможет ли взволновать, взбудоражить сердца? Он шел малолюдными улицами ночной Москвы. Над городом, над темными силуэтами домов, башен и церквей с их четкими куполами и колокольнями, в таинственном небе, излучая чистый серебряный свет, словно пробираясь сквозь легкую кудель облаков, плыла круглая луна. Город замер, завороженный ее светом.

А наутро снова занятия в доме Юшкова. В перерыве между уроками Саврасов стоит в коридоре в шумной толпе своих товарищей. Неожиданно разговоры смолкают: показался новый инспектор Скотти. Ученики расступаются, давая ему дорогу. В училище он всего лишь год. Преподает историческую живопись. А совсем недавно занял еще одну должность — инспектора. Когда Алексей первый раз увидел Скотти, его поразили внешность и манеры учителя, так непохожего на скромного и мягкого, патриархального Рабуса.