Мальчик почувствовал приступ тошноты, он чуть не плакал, но всё же коснулся головы пса с той стороны, где сохранилась шкура. Тот быстрее замахал хвостом и лизнул мальчику руку.
Раздробленное плечо Саундера так и не срослось настолько, чтобы он мог ступать на эту лапу. И некогда великолепный охотник, повернув голову набок, чтобы видеть перед собой оставшимся глазом, ковылял по дороге на трёх лапах, но всегда не дальше того места, где в тот памятный день пытался вскочить на повозку, увозившую хозяина. А если Саундер грелся на солнце у обочины дороги или на крыльце хижины, его глаз всегда был устремлён в ту сторону, где исчез хозяин.
Мальчик привык к новому облику любимого пса. Он уже не обращал внимания на обрубок уха, а единственный глаз, смотревший на мальчика вопросительно, был добрым. Но почему же Саундер не лаял? Мальчик часто говорил матери:
— Ведь он не был ранен в шею. Он ест нормально, и на горле у него нет шрамов.
Но проходили день за днем, и когда мальчик щёлкал пальцами и восклицал:
— Саундер, мой хороший Саундер! — пёс не отвечал взволнованным лаем.
Если ночью слышался какой-нибудь шум, Саундер повизгивал громче, но он всегда только повизгивал.
До того как Саундера подстрелили, мать обычно говорила: «Возьми его миску, сынок» или: «Покорми свою собаку, сынок». Теперь же она сама брала миску и относила её Саундеру. Мальчик заметил, что мать, поставив миску на край крыльца, переставала напевать, замирала без движения и подолгу смотрела на охотничий фонарь и мешок, висевший без дела на стене…
С каждым днем город и тюрьма всё больше и больше отдалялись от хижины. Если бы отец не сказал «Не приходи больше», они не казались бы такими далёкими, думал мальчик. А неопределённость делала дни ожидания ещё тягостнее.
Мальчик ждал, когда придёт проповедник с известием об отце. Он думал о том, что люди, которым мать стирала кружевные шторы, несомненно, умеют писать, и они могли бы написать письмо для матери. Но сумеет ли в тюрьме кто-нибудь прочесть это письмо отцу? Может быть, никто из заключённых не умеет читать, и здоровенный краснолицый тюремщик выругается и изорвёт письмо. Проповедник мог бы написать письмо для отца, но как оно попадёт к ним? Ведь почтальон не ходит мимо их хижины, да у них и нет почтового ящика, какие мальчик видел по дороге в город.
Мальчику хотелось сходить в город, чтобы узнать об отце. Но мать каждый раз говорила:
— Подожди, сынок, подожди.
Когда мать относила выстиранное белье в большие дома, она просила хозяев прочитать ей из газет сообщения о заседаниях суда. Однажды вечером она пришла с новостью об отце, которую ей наконец прочитали. Когда малыши легли спать, мать сказала мальчику:
— Суд закончился.
И затем опять наступила томительная тишина, которая всегда сковывала мальчика и лишала его сил.
— Теперь тебе уже и думать нечего, чтобы навестить отца в тюрьме. Его отправили на каторжные работы.
— Надолго? — спросил мальчик.
— Не так уж надолго, как могло быть. Люди всегда говорили, что он умеет работать за двоих. Ему сократят срок за трудолюбие и хорошее поведение. На суде говорили про хорошее поведение. Сам судья говорил об этом.
— А где же он будет работать? — спросил мальчик, с трудом преодолев удушье, сжавшее горло.
— Не сказано. Люди, которые читали газету, говорят, что там никогда не пишут о том, куда пошлют осуждённых. Но это будет в пределах нашего графства[4] или штата. Они сказали, что за пределы нашего штата никого не отправляют.
— Он пришлёт весточку, — убеждённо сказал мальчик.
VI
Тишина, охватившая хижину после ареста отца, теперь стала ещё тягостнее. Саундер проводил время один и чаще спал, закрыв уцелевший глаз. Мать почти все песни напевала только вполголоса и без слов. Верёвки для белья, который мальчик помогал ей протягивать от хижины к тополям на краю поля, становились всё длиннее. Весной мальчик пошёл работать в поле. Он был моложе других батраков, боялся их и чувствовал себя одиноким. Он слышал, как они тихонько переговаривались об отце. Он работал и в усадьбах больших домов, где раньше собирал сорняки, скошенные отцом. Однажды владелец усадьбы, отдавая мальчику заработанные деньги, спросил:
— Сколько тебе лет? Для твоего возраста ты работаешь очень хорошо.
Мальчик не помнил своего возраста. Он знал только, что живёт уже очень, очень давно.
Бесконечные дни складывались в месяцы, а месяцы — во времена года, и беспокойство мальчика всё усиливалось. Когда он в первый раз заговорил с матерью о том, чтобы пойти искать отца, она ответила:
— Не мучайся. Время идёт быстро. Теперь осталось не долго.
«Дойти до границы графства — дальний путь, а за его пределы — намного дальше, но я пройду его», — думал мальчик.