«Вас хорошо понял. Очень нужны данные о мобилизации новых пополнений армии. Ждем. Привет. Доктор».
«Вчерашнюю информацию про аэродром и испытание там новых самолетов подтверждаем окончательно. Подтверждаем и полную надежность источника. Его интересуют только деньги и антисоветские разговоры. Ему сорок пять — пятьдесят лет. Подлинная его фамилия Бусаров Евгений Ларионович. Отвечаем на ваш вопрос: его мобилизовал военкомат во время повальной подчистки резервов, и он попал в батальон обслуживания аэродрома авиапромышленности, где порядки почти гражданские. Он дает деньги какому-то дежурному, и тот отпускает его в Москву на день-два, а то и неделю. Решает сумма денег. Вы поняли правильно: на него нас вывел главный диспетчер, который вместе с ним сидел в лагере в тридцать восьмом году. Последнее и самое главное: вчера он сказал, будто в тридцать седьмом году его вербовал секретарь германского посольства в Москве, которого звали Густав. Он получил от него один раз деньги, но информацию не давал, так как боялся, а спустя три месяца был арестован и сослан в лагерь. Нельзя ли это проверить и тогда решить, можно ли ему доверять. В противном случае, учитывая, что он понимает, кто мы, его нужно будет ликвидировать. Привет. Зилле».
«Информация от диспетчера большой ценности. Вы оба премированы большой суммой, которая уже переведена на ваши счета. Поздравляем. Проверка Бусарова в отношении его отца и его семьи все подтвердила. Вербуйте его смело. Передайте ему привет от Густава. Его кличка по той вербовке была «Злой». Он — замечательная ваша находка, только бы начал работать. Савчук вернулся, отзывается о вас хорошо [1]. В ближайшие дни высылаем нового курьера, известного вам преподавателя нашей школы Гуреева, который привезет вам деньги, документы на оба договоренных варианта вашей дальнейшей жизни, а также фотокамеру для Бусарова.
В дальнейшем Гуреев останется в Москве для выполнения особого задания. Подыщите ему жилье на самое первое время. Привет. Доктор».
Глава 26
Командир батальона сто девятой дивизии капитан Тихомиров не спал третью ночь. Вместе с солдатом Кравченко он безвылазно сидел в тесном окопчике боевого охранения. Только днем они поочередно спали понемногу. Лица обоих обросли серой щетиной. Уже пятые сутки с серого неба сыпал мелкий въедливый дождь. На дне окопчика поблескивала вода. Шинели их промокли насквозь, набухли, стали тяжелыми, и хотя ночью было по-летнему тепло, обоих немилосердно знобило.
— Ну понимаю я, тут моя служба, — сказал Кравченко, сочувственно глядя, как комбат раздраженно закуривал отсыревшую папиросу. — А чего вы страдаете, товарищ капитан?
— Надо, Кравченко, надо, — проворчал Тихомиров и швырнул под ноги так и не зажегшуюся папиросу.
— Вы спрячьте, товарищ капитан, пачку на тело, под гимнастерку, — посоветовал Кравченко. — За часок просохнет.
Тихомиров засунул «Беломор» за пазуху, поежившись от прикосновения к телу холодной и сырой пачки.