«Сатурн» почти не виден

— Кто-то принес слух, будто нас ликвидируют, — помолчав, тихо сказал Салаженков. — Вы ничего такого не слышали?

— Ерунда, Салаженков, нас не только не ликвидируют, нам придется работать еще больше.

— Это вы что, свое мнение говорите или что-нибудь знаете?

— Знаю, — убедительно ответил Рудин.

Салаженков посидел еще немного для приличия и ушел. Самое главное он выяснил и теперь, наверное, поспешил успокоить своих коллег.

Ну что ж, первый итог этого дня не такой уж плохой. Что бы там вчера ни произошло, ясно одно: господам абверовцам вчерашний день ничего приятного не принес, и они нервничают. Ну а челядь, та паникует. И все это неплохо. Но что же все-таки стряслось вчера? Фогель, конечно, знает, но расспрашивать его опасно. Вернее держаться позиции железного оптимиста, не проявлять никакого интереса ко вчерашнему и этим вызвать Фогеля на откровенность. Ему ведь явно хочется поделиться своими мыслями, а друзей у него тут нет и рано или поздно он придет к Рудину.

Рудин не ошибался. Не мог он только подумать, что Фогель придет так скоро — в тот же вечер. Рудин уже лег спать, когда в дверь его комнаты осторожно постучали. Это был Фогель, и, судя по его виду, с бутылкой коньяку он разделался в одиночку.

— Прошу извинить, вы уже спите? — с недовольной интонацией спросил он и сел на край постели.

— Честно говоря, мне хотелось отоспаться, — устало ответил Рудин. — Правда, я выбился из сил.

— Неправда, — раздельно произнес Фогель. — Вы отдыхали весь день вчера, когда мы слушали руководящий реферат генерала Лахузена. Вот я действительно устал, Крамер, я зверски устал! — Он прислонился к спинке кровати и закинул назад голову. — Но я устал, Крамер, не физически, я думать устал.

Рудин, уже хорошо зная пристрастие Фогеля, выпив, пускаться в философствования, с внутренним вздохом смирился со своей судьбой. Надо слушать и надо спорить — ведь может случиться, что именно сейчас Фогель и расскажет о вчерашнем. Кое-что он уже сказал.

— Вы извините меня за то, что я лежу? — спросил Рудин.

— Делайте что хотите, — безразлично произнес Фогель.

Рудин решил все же привстать, отодвинул в сторону подушку и так же, как Фогель, облокотился на спинку кровати.

— Понимаете, Крамер, я хочу все понять сам, — сказал Фогель.

— Весьма похвальное желание, — улыбнулся Рудин.

Фогель только мотнул головой, точно пропустил мимо себя реплику Рудина.

— Может быть, для вас, Крамер, такое время еще не наступило, — сказал он. — И это понятно. Что бы там ни было в вашей биографии немецкого, вы все же не шли с нами весь путь. Вы на какой-то станции вскочили на подножку нашего поезда и едете с нами налегке. А мы-то в дороге давно, очень давно. — Он закинул далеко назад голову и продолжал: — Знаете, какое я сделал открытие? — спросил он, глядя в потолок. — Оказывается, когда поезд стремительно, точно по расписанию идет вперед, никто не думает и даже не вспоминает о машинисте. Но стоит только поезду хоть немножко сбиться с графика, не там, где надо, на минуту остановиться, как все вспоминают, что есть машинист, и начинают его критиковать.

— Наблюдение не лишено точности, — сказал Рудин вполне серьезно.

— А с чем я его связываю, вам понятно?

— Нет.

Фогель долго молчал, потом отнял голову от спинки кровати и наклонился к Рудину.

— Я вам, Крамер, доверяю, поэтому скажу кое-что такое, что должно умереть в этой комнате. Обещаете?

— Мне, кроме вас, вы это хорошо знаете, вообще некому рассказывать, — улыбнулся Рудин. — А вам слушать собственные мысли в моем изложении вряд ли придет в голову.

— Хорошо, — сказал Фогель. — Вы не задумывались над тем, почему враждуют между собой, особенно последнее время, Зомбах и Мюллер?

— Я просто не знал, что они враждуют, — ответил Рудин.

— Ну выразимся так: у них нет контакта. В первое лето русской кампании такой контакт был, а теперь дело дошло до того, что приезжавший к нам вчера генерал Лахузен часть своей речи посвятил их примирению. Ну, конечно, не так прямо: дескать, господа, помиритесь и работайте дружно. О них конкретно и слова не было сказано, но, повторяю, часть речи генерала преследовала эту цель, и все это поняли. Коротко и как я понимаю: причина преткновений между Зомбахом и Мюллером — это их отношение к ходу событий. И должен вам сказать, что сейчас Мюллер представляется мне более истинным наци, чем Зомбах. А еще в прошлом году я думал наоборот. Я ведь во Франции тоже работал с Зомбахом. Он меня и сюда вытащил. Если бы вы знали, как он работал во Франции! — Фогель ногой пододвинул стул к кровати и положил на него ноги. — Вы знаете, конечно, о старом соперничестве между нашим абвером и гестапо?

— Ну откуда я могу это знать? — с улыбкой и удивлением сказал Рудин. — В лучшем случае мог только догадываться.