Сатисфакция

Песочная выбеленная солью и солнцем мука взморского пляжа. Волны, не грохочущие, не обрушивающиеся многотонной своей массой на враждебную им сушу в бесконечном стремлении ее подчинить, превратив в свое безмолвное дно. Волны рижского залива шелестят, они лишь облизывают песчаную многокилометровую косу. Они дружат, они нравятся друг другу. Прибалтийское солнце накаляет грудь, оставляя холодной спину. Я иду среди всего этого, я смотрю по сторонам. Вокруг жизнь, воскресный день, полно людей. Ловлю свои мысли, как бабочек сачком. Они не поддаются упорядочению, они ведут меня в какие-то дали и оставляют в неизвестных тупиках, но все-таки одну мыслишку удается ухватить: а не заведут ли меня эти бабочки в сумасшедший дом?

Прорезался звук; шум пляжа похож на шум общественной бани. Ты в нем растворяешься. Крики, смех, детский плач, хлопанье мячей, да еще ветер и шелест волны. И краски. Черно-белое философское сменилось калейдоскопом взрыва цвета. Все прекрасно, жизнь кипит. Вот только что мне делать? Ну, невозможно так просто бросить дело, бизнес – да назовите как угодно. Бизнес – это, по-человечески, дело моей жизни. Как еще объяснить тому, кто на небесах, что мне мучительно тяжело решать этот вопрос? Как там народец лихой четвертовали – или по-другому это называлось, – ну, когда тянут в разные стороны, и вот ты уже не цельный, а по частям. Ладно, снова отгоняю бабочек. Сарказма у меня в копилке достаточно. Оттянемся на людях – вот их сколько передо мной. Весь спектр. У всех бабочки и у всех свои истории, судьбы, свои пути. А общий путь – какой он?

Вот атлет-красавец, плечи, грудь – сплошная гармония. Такие ребята не сидят на одеяле, не едят бутерброд с помидором на расплывшемся от жары масле. Они бегут по пляжу, гордо поворачивая свой античный профиль для скользящего просмотра восхищенных дам. Они бегут, они мчатся на велосипедах, они играют в волейбол, они играют в футбол, они отсвечивают всеми светотенями их рельефа, покрытого идеально ровным золотистым загаром.

А вот девушки, они разные, они красивы своей молодостью. Но есть необыкновенные – те, у которых какой-то особый изгиб, какая-то линия талии, бедра, впадинки на круглой коленке, тонкости лодыжки. Он где-то ниже или выше начинается и как-то по-другому заканчивается. И движение! Это неуловимое движение в ее походке играет этим изгибом, этой впадинкой. Такое гипнотическое, необъяснимое, и у самцов, этих неандертальцев духа, свербит в мозгу обида на несправедливость распределения этих, от которых слюни свисают с отвисших челюстей. Ведь кто-то с ней спит – какой-то дебил, вот тот, наверное, который мимо пробежал, проехал, простучал своей пустой, но чертовски красивой головой по мячу.

У атлета друг – «ботаник», про которых говорят, что там, где должна быть грудь, у них впадина. Он белый – загар к нему не пристает. На носу у него очки, в руках книжка. Он умный. В общем, вот такой штамп. Они идут вместе по пляжу и, как ни странно, и по жизни тоже.

Вот посмотрите, в ста метрах – они же, им уже за пятьдесят, и у атлета слегка расплылся рельеф и даже есть небольшой животик, а «ботаник» заматерел, и линзы в очках потолстели. Но они еще крепкие перцы. За ними на шезлонгах дети, и уже веселые карапузы-внуки строят замки из песка.

А вот немного дальше, еще метрах в ста, идет все тот же одинокий атлет. Он похож на рыбу, уже метнувшую свою икру. Пузатенький раздувшийся карась. А «ботаника» уже нет – похоронили метра за два до того. И между всеми этими персонажами снуют замечательные, очаровательные дети, эти заготовки будущих атлетов, «ботаников» и сводящих с ума красавиц.

Как-то у раскинувшегося шатра я подслушал разговор, вернее, всего пару слов, произнесенных дамой бальзаковского возраста, как раз из тех, у кого в молодости наверняка были эти самые изгибы и в чьих глазах сверкали отблески многочисленных побед. Дама держала на руках младенца, пока мать перестилала коляску. Она гладила шелковые ручки и ножки ребенка, его атласные пяточки и с такой нежностью, с такой ностальгией в голосе приговаривала: «Какое новенькое, какое, Господи, все новенькое».

Страсти витают над этими людьми. Страсти не имеют возраста. Страсти и инстинкты.

Пляж – это сакральное место. Пляж всех раздевает и все обнажает…

* * *

Инстинкты всемогущих – вот проблема, с которой мне придется столкнуться, если я окажусь в котле, который сегодня зовется «Сатисфакцией». Вот куда привели меня порхающие бабочки.

Инстинкты! Ты теряешь возможность ответить на «согласие» юной красавицы, но ты можешь отдать приказ к движению армий на поле боя – так стареющий Чингисхан, однажды проснувшись от смеха убегающей наложницы, которой он ночью не развязал шнурок на шальварах, двинул свои полчища на Китай. Из всех инстинктов инстинкт воина не исчезает с приходом физической немощи, и этот фактор станет полем боя для нашей идеи научить людей не убивать, решая свои проблемы.

* * *

– Поедем в ресторан поужинаем.

– А Катька?

– С Катькой.