Сатанинский рейс

— Я ж докладываю: вечером троих проводили, теперь — еще три. Обещают, дескать, есть еще на подходе. Боцман, шутят, не скупись на саваны.

— Это кто же конкретно шутит? Майский? — Капитан надел китель и, сев в свое кресло перед рабочим столом, кивнул боцману на диван у двери. — Присаживайтесь, Роман Романович, и спокойно, по порядку.

— Фельдшер Касумов у них за главного похоронщика, но и Майский при деле — шныряет, вынюхивает, как говорят, руками водит, несмотря, что весь зеленый, укачался.

— И в кают-компанию не пожаловал, хотя буфетчица приглашала, — отметил капитан. — Значит, погибает народ, Роман Романович?

— Жутко смотреть, Анатолий Аркадьевич. Конечно, преступники, а все же люди. Жалко их. Что им там дают — баланду раз в сутки да хлеб плесневелый.

— Так… — Капитан рассматривал свои ногти. Взглянул коротко на выжидательно напрягшегося боцмана. — А мы тоже хороши, Роман Романович. Не то чтобы людям помочь — брезента стало жалко для их последнего шага. Может, и гудки не давать, чтоб пар не тратить, а?

— Так я что, Анатолий Аркадьевич, я всегда пожалуйста, — помрачнел боцман. — Если б свое, а то оно ж не мое, сами с меня спросите. Что списано — я отдал, за остальное в Сан-Франциско валюту платили, вы знаете…

Капитан слушал, рассеянно поглядывая в темный иллюминатор, покрытый снаружи каплями брызг.

— Давайте так, Роман Романович. Люки трюмов у вас надежно задраены, остальной брезент, что есть — отдать до последнего сантиметра, если потребуется. Договорились?

— Есть выдать, — поднялся со своего места боцман. Лицо его от прихлынувшей крови приобрело кирпичный оттенок, отчего ярче стали выделяться на нем васильковые глаза.

— И вот еще что: передайте артельщику, пусть выдаст сахар для дополнительного питания зэкам. Сколько у них суточная норма?

— По-моему, пятнадцать грамм на брата.

— Выдать по пятьдесят грамм на сутки. И столько же муки и растительного жира, сколько там положено, исходя из нормы.

— Я-то передам, Анатолий Аркадьевич, — боцман покомкал в руках шапку. — Лишь бы мимо рта не получилось, товарищ капитан. У них там свои законы. Не охрана присвоит, так блатняки, сами знаете, аристократия, под себя гребут, отчего народ и мрет.

Капитан вскочил, зашагал по каюте. Остановился перед боцманом.

— Как всегда вы правы, Роман Романович. Значит, будем кипятить чай в нашем титане. Нагрузка дополнительная Верочке, подумайте, как ей помочь. И галушки тоже варить в наших котлах, выдавать в готовом виде, авось не обопьется «аристократия». А брезент выдавать по первому требованию.

* * *

В предрассветной темноте за борт упали и закружились в кильватерной струе три брезентовых кокона. Трижды всхлипнул судовой тифон. Роберт Иванович Майский, засунув руки в карманы, наблюдал за работой похоронной команды — четырьмя заключенными и Касумовым.

— Что они у вас не идут на дно?

— Груза слабоваты, товарищ начальник. Простите, гражданин начальник, какой же вы товарищ, — поправился один из зэков. — Кочегары говорят: мы на такое счастье, чтоб хоронить на конвейере, не рассчитывали, у нас, говорят, не фабрика смерти. — Зэк закашлялся, прижимая ко рту грязный шарф.

— Кто такой, статья? — повернулся к нему Майский.

— Тюрин, Михаил, пятьдесят восемь — десять, восемь лет, — проговорил сквозь кашель зэк. — Учитывая объективные обстоятельства, гражданин прокурор выдал мне явно лишнего, загнусь значительно раньше.

— Болтлив ты Тюрин, оттого и сел на баланду, — сурово сказал Майский.

— Так точно, гражданин начальник, — зэк поднял прищуренные ненавидящие глаза. — Столько схлопотал — и за что? За этот бы срок я мог хоть одно доброе дело для людей сделать.

— И какое же, интересуюсь? — подвинулся к нему Майский. Глаза их встретились.

— Испугался, гражданин начальник? Совершенно правильно догадался, — показал зубы заключенный. — За этот бы срок на воле пришил кого из ваших. Хотя бы одного такого, как ты, с земли счистил и то благо. Да поздно хватился — сил не осталось. Только и всего, что хоронить добрых людей.

— Гражданин начальник, у него скоротечная чахотка, — поспешно вмешался фельдшер, уловив настроение Майского. — Воздуха ему не хватает в твиндеке. Ну я и сказал: хочешь подышать — выходи хоронить.

— Ну, дыши пока дышится, — проговорил Майский, с заметным облегчением отступив от группы следящих за ним в упор людей. Мгновением раньше он готов был выхватить пистолет и сделать то, что, в принципе, ему было дозволено. Но он сдержался и был благодарен за это фельдшеру. Зачем осложнять положение из-за паршивого болтуна, которому, по всей видимости, итак пришел срок уйти из жизни?

Заключенные цепочкой втянулись в тамбучину, а Майский, морщась от приступа одолевающей его тошноты, торопливо прошагал в корму и, опершись одной рукой о флагшток, опростался над бурлящей внизу волной. Вытерся носовым платком, осмотрелся — не заметил ли кто? Охранник топтался в предутренних сумерках у трюма спиной к начальнику. Присмотревшись, Майский окликнул его.

— Эй, Сидоренко, поди сюда! — Охранник подбежал, вытянулся под сверлящим взглядом Майского. — Как дежурство, никаких происшествий?